Я заставил их усомниться в собственных силах, и мне тяжело мириться с этой мыслью.
— Это все еще не объясняет, почему ты пришел ко мне. Чем я отличаюсь от других?
— Я просто подумал… Ты потеряла друга, как и я. Вот поэтому…
— Ты просто искал услужливую жилетку, в которую можно поплакаться?
Он решительно замотал головой.
— Нет. Послушай, когда Даешара'кор умирала, она сказала мне… Я посчитал это глупостью, но…
Голос Джейны смягчился.
— О чем ты, Анакин?
— Ну, я думал, что это не так… Но она переубедила меня… Она сказала, что нет ничего плохого в том, что она умирает… и она не злится на меня за это, — его голос дрогнул, а глаза вновь наполнились горькими слезами. Размазав их ладонью по лицу, он сказал:
— Твоя подруга, Анни, умирая, не злилась на тебя. Она была только рада, что ты осталась жива и продолжишь ее дело.
— Анакин… — Джейна тоже с трудом сдерживала слезы. — Спасибо тебе. Очень хочу надеяться, что ты прав. Я просто… Мне сейчас нужно все обдумать, покопаться у себя в душе…
— Я понимаю. Это всегда самое трудное, — он отвел глаза в сторону. — Меня сейчас ничто не держит. Если тебе нужен ведомый… — он поднял взгляд и увидел ее залитое слезами лицо. — Прости.
— Нет, Анакин, все в порядке, — она протянула руку и взъерошила его волосы. — Я рада, что ты хочешь летать со мной, братишка. Когда мы вместе, нас ничто не остановит.
* * *
Корран прикрыл за собой дверь и привалился к ней спиной, сопроводив движение тяжким вздохом, в который он вложил всю накопившуюся усталость и боль. Он уже прошел два сеанса бакта-тера-пии из трех и чувствовал значительные улучшения в здоровье, но рана на животе по-прежнему саднила, хотя и не так сильно, как раньше.
Впрочем, он стоял так несколько минут, облокотившись на дверь, отнюдь не из-за переутомления: просто он хотел как можно дальше оттянуть тот момент, ради которого он, собственно, и явился в эту скромную в размерах и убранстве комнату. Еще тяжелее дался ему тот путь, который он проделал сюда из медицинского отсека «Ралруста». Постоянно сталкиваясь в узких коридорах с одинокими ито-рианцами, он не мог отделаться от преследовавшего его чувства вины за все, что произошло с их родной планетой. Их тоска, их страдания, улавливаемые кореллианинцем посредством Силы, были для него настоящим бичом, оставлявшим жестокие раны на его душе.
Корран был без сознания, когда прожорливая бактерия, словно стервятник, накинулась на беззащитный Итор. Лежа в бакте, он даже не знал, что от мира, за свободу которого он так отчаянно сражался, вскоре останется лишь безжизненный каменный остов. Его вернуло в сознание лишь новое сотрясение, когда атмосфера Итора безжалостно заполыхала, воспламенившись от столкновения с йуужаньвонгским кораблем. Сквозь иллюминатор он наблюдал за тем, как планета, будто сверхновая звезда, ярко освещала бездонную черноту космоса, как похожий на солнечную корону огненный шар сжег дотла взлелеянные и обожествляемые иторианцами джунгли.
Когда он глядел на черный обуглившийся труп планеты, в его душе начинали проступать сомнения, а стоит ли вообще оставаться жить в Галактике, настолько переполненной злом. Еще тяжелее становилось на душе Коррана, когда он смотрел на мертвое тело своего друга-каамаси, и все же он дал зарок, что придет к нему после поединка с Шедао Шаи. Кто бы знал, каких невероятных усилий стоило джедаю добраться до комнаты, где хранились останки погибшего сенатора, и вот он здесь, но по-прежнему медлит, не решается подойти и заглянуть в глаза своему другу, испытать на себе их холодный пронизывающий взгляд.
Наконец он преодолел свой страх и оторвался от двери. Джедай упал на колени перед органическим созданием, плодом долгих трудов в йуужань-вонг-ских лабораториях, служившим нынче хранилищем для бренных костей почившего каамаси. Прикоснувшись ладонью к живому замку, он распечатал контейнер и тут же прикрыл глаза, пряча их от ослепительного блеска драгоценных камней, удобно устроившихся в глазницах полированного черепа. Безжизненный скелет Элегоса обжег его острым проницательным взглядом, но хотя Корран очень надеялся, он так и не смог уловить даже намека на улыбку на безмятежном лице каамаси.
Запустив руку за пазуху, кореллианин вытащил на свет тонко выделанную маску, стер с нее пыль рукавом и осторожно положил на скрещенные колени Элегоса.
— Твой убийца мертв.
Корран хотел сказать больше, но губы отказывались повиноваться его желаниям. Сияющий образ каамаси задрожал перед глазами, и он спрятал лицо в ладонях, дав волю слезам.
Размазав соленую влагу по лицу, он все-таки взял себя в руки, сделал глубокий вдох и снова заговорил.
— Предполагалось, что его смерть станет для Итора вестником спасения. Но все обернулось по-другому. Я знаю, ты пришел бы в ужас, если бы посчитал, что я убил его в отместку за твою смерть. Все было совсем не так. Я убил его ради жизни Итора.
Позолоченный скелет Элегоса по-прежнему обжигал его взглядом, безжалостным и беспощадным.
Тебя ведь не так легко одурачить, не правда ли, мой друг? Корран отвел взгляд в сторону, будучи не в состоянии больше смотреть в мертвые глаза Элегоса.
— Все ради Итора. Именно это я пытался доказать самому себе. Доказать это всем остальным. Я сумел заморочить всем головы искренностью своих побуждений, так что в меня поверили. Нет, одного человека я, видимо, так и не смог провести. Только не мастера Скайуокера. Он единственный знал всю правду, но он хватался за любую спасительную соломинку, которая могла помочь сохранить Итор.
Он опустил взгляд вниз и нащупал глазами черный цилиндр светового меча, висевшего у него на поясе.
— Но я почти убедил себя, почти… пока не наступил тот злосчастный момент. Я погасил клинок, и Шедао Шаи потерял равновесие, его оружие крепко воткнулось в землю. Я плотно прижал рукоятку меча к его животу…
Голос Коррана дрогнул.
— Это была всего лишь доля секунды, но я колебался. Не потому что считал сохранение любой жизни своим священным долгом, а убийство — худшим из зол. Нет… Я хотел насладиться моментом триумфа, хотел, чтобы в глазах Шедао навеки запечатлелся мой образ, чтобы, даже лежа в гробу, он помнил, как он был проткнут нечистым механическим оружием джедая. Моим оружием.
Руки Коррана непроизвольно сжались в кулаки, и он в бессильной злобе саданул себя по бедрам. Это определенно сняло некоторое напряжение, поскольку дальше его голос опять стал ровным.
— За это единственное мгновение я обесчестил все, ради чего ты принес себя в жертву. Я предал тебя. Предал джедаев. Предал себя, — его тяжкий вздох эхом прокатился по всем углам небольшой комнатки. — В это единственное мгновение я переступил черту. Я был на Темной стороне.
