— Партиций слушает, — услышал Чезаре знакомый голос. По манере речи отец Патриций напоминал этакую мужскую версию доброй бабушки, пичкающей всех своими пирожками. Иными словами, он умел вызывать симпатию одними только своим видом, вечной улыбкой и привычкой щуриться на солнце. Казалось, что он знает всё и всегда готов помочь, чем может. А ещё, он обладал множеством маленьких слабостей, вроде шахмат и английского чая.
Чезаре не давал такой манере поведения обмануть себя: если в змеином гнезде вдруг попадается живой и здравствующий кролик, это значит лишь то, что одна из змей научилась прекрасно маскироваться. Кардинал был искренне убежден, что в верхах Церкви доброжелательные и вечно готовые помочь долго не выживают. А значит, отец Патриций был всего лишь чуть умнее и хитрее товарищей. Но несмотря на это, его характерное амплуа давало шанс что-то узнать.
— Это Чезаре, — вообще-то, статус кардинала предполагал, что он также будет именоваться «отцом», но в общении с настолько старшим по возрасту это звучало до того смешно, что в неофициальных случаях кардинал предпочитал об этом забывать, — Почему бы нам не сыграть сегодня партию-другую в шахматы?
— Не вижу препятствий, — беспечно ответил старший кардинал, — Я как раз собирался на полдник через полчаса. Почему бы не провести его за интересной партией в шахматы?
— С удовольствием.
Чезаре не был уверен, сообразил ли собеседник, что он пытается таким образом получить кусочек информации (хотя предположил бы, что сообразил). Да, в общем-то, это и не имело особого значения. Нет ничего удивительного, если кардинал, узнавший столь… обескураживающие новости, весь изводится любопытством. Чтобы из этого прийти к выводам о его тайнах, нужно быть или гением, или параноиком, а вероятнее всего — и тем, и другим разом…
— Хорошо, буду ждать вас в северной беседке, — ответил отец Патриций, — Удачи вам на поприще экзорцизма.
Прежде чем Чезаре смог что-либо ответить, его собеседник уже повесил трубку. Чезаре лишь покачал головой. Разумеется, слухи об инциденте с чёртом уже разошлись. Разумеется, скоро об этом будет знать весь Ватикан. Что ж, тем лучше. Версия для интересующихся у него уже была готова, — как и положено версии священника, пафосная, религиозная и ни черта толком не объясняющая. Но при этом, что самое забавное, отходящая от реальности только в важнейших моментах. В тех, когда собеседнику полагалось спросить, откуда у скромного священника столь специфические знания…
Поднявшись, Чезаре неспешно пошел к северной беседке, по пути на всякий случай все-таки поинтересовавшись местонахождением Марии. Сидевшие в кабинете послушники сказали, что не видели её уже пару часов, и Чезаре оставил их в глубокой задумчивости, относительно местонахождения главной заводилы их небольшой компании. По пути Чезаре справился у нескольких служащих, и один из них сказал, что видел, как Мария целеустремлённо шла в сторону выхода в город, а другой сообщил, что девушка справлялась о появлениях чертей. Именно так, чертей, а не черта.
Впрочем, в разговоре с таким опытным игроком в престолы, как отец Патриций, не следовало отвлекаться на посторонних чертей.
— Рад вас видеть, молодой человек, — с улыбкой сказал он, отвлекаясь от своего любимого английского чая, ради приветствия, — Прошу прощения, что не покидаю плетённого кресла, но в моём возрасте уже сложно во всем следовать этикету.
— Поверьте мне, отец Патриций, эта радость взаимна, — поклонился Чезаре в ответ.
Ценитель стилей садоводства сказал бы, что беседка находилась на пересечении четырёх разных стилей сада: лабиринта, старого венецианского, стамбульского и немецкого. Чезаре, однако, в отличие от Патриция, ценителем не был: для него сады делились по принципу «красиво/некрасиво». Этот сад был, с его точки зрения, красив. Был, конечно, и другой принцип — количество укрытий, видимость и простреливаемость, — но в данном случае он значения не имел.
— Сделаю вам одолжение, молодой человек, передам вам под управление армию крестоносцев. Надеюсь, вы не подведёте их, — улыбнулся старик, кивая на белые вычурные фигуры на шахматной доске. Им противостояли фигуры, стилизованные под войско Саллах-ад-Дина.
— Постараюсь, — слегка улыбнулся Чезаре, садясь напротив отца Патриция. Игра началась… Это относилось как к шахматам, так и к разговору. В первом случае его первым ходом стал вывод вперед королевской пешки. Во втором — передача хода: задумчивое молчание, нетипичное для вечно насмешливого кардинала…
Какое-то время оба молча обменивались шахматными ходами. Чезаре казался задумчивым, против обыкновения даже глядя на фигуры, предназначенные для следующего хода. Наконец, решив, что «задумывался» он уже достаточно, кардинал сказал, как будто вырвалось:
— То есть их несколько? — посмотрев на собеседника, он торопливо пояснил, — Завхоз упомянул появление чертей. Не чёрта. Значит, инцидент в типографии был не единственным?
На самом деле он ни на секунду в этом не сомневался, и интересовало его совсем не это. Но это был хороший способ начать разговор.
— Их было ещё двое, — задумчиво ответил собеседник. Правда, задумчивость его была не связана с темой разговора: бледновато-голубые глаза отца Патриция рыскали по доске, словно он смотрел ход игры, призрак которой явился из будущего, — Значит, сегодня будут ещё четверо.
Старый кардинал вывел своего ферзя, которого изображала высокая, стройная и гибкая восточная красавица, вооружённая двумя саблями. Заняв позицию, она сурово взирала на вражеского офицера, ехидно усмехаясь в маску над печальным взором его напарника, которому теперь так просто на поле боя не выйти. По крайней мере, без прикрытия пешек-копейщиков.
Чезаре удивленно воззрился на отца Патриция:
— Так точно? Откуда это известно?
Следующим ходом он выставил своего ферзя перед королем, одновременно защищая короля и прикрывая офицера.
— Потому что семь — это красивое число, — бодро ответил Патриций, выводя второго конника, вставшего немного в отдалении от мусульманского ферзя. Кардинал готовил масштабное наступление всеми силами, не торопясь бросаться в бой, — Дней недели семь, нот семь, цветов радуги семь, смертных грехов семь, так почему бы и чертям не появиться ровно семь раз?
«Все не так просто», — понял Чезаре, но не стал допытываться, вместо этого полушутливым тоном заметил:
— И появились они за шесть дней до Пришествия. Похоже, Лукавый, стараясь высмеять деяния Господа, устроил себе выходной в первый день из семи…
Теперь кардинал сдвинул уже выведенного офицера на одно поле, угрожая коннику.
