Я пошел так быстро, как мог идти, не привлекая к себе внимания. Благодарение Темному Богу между тем островком, примыкающим к ярмарке, и жилищем старого моряка было по меньшей мере шесть платформ, и мне не составляло труда преследовать странных гостей незамеченным, смешиваясь с зеваками, а то и просто прячась за углами.
Несмотря на холод, моя спина покрылась липким потом, а дыхание рвалось из груди с таким сипом, будто за спиной осталось уже лиг десять, не меньше. Меня окатывали волны веселья и приятного ожидания, исходящие от людей на ярмарке, а я же испытывал непонятный мне страх. Окружающий мир грозил измениться. Эти странные гости несли в себе что-то новое, что-то непривычное. Игра, которой я себя завел, вдруг перестала быть забавной.
Я чувствовал зло. Настоящее, чистое зло. "Мертвый" бородач занимал все мои мысли. Лавируя между людьми, которых становилось все меньше и меньше, я уверенно сокращал дистанцию. Вскоре между мною и странными людьми остался лишь один мостик, старый полуразвалившийся сарай отца за ним и, собственно, убежище Одноглазого. Когда незнакомцы уверено поднялись на крыльцо (двое мужчин-близнецов и рыжая красавица остались внизу), я, пригнувшись, стараясь ставить ноги поближе к заснеженному краю, перебежал на соседнюю платформу и нырнул вправо, прячась за сараем.
Сердце билось в груди с такой силой, что заболели ребра. Переводя дыхание, я с ужасом ждал, как раздастся возглас сторожей, и они бросятся ко мне, но время шло, а меня никто не трогал. Лишь мороз с каждой минутой моей неподвижности пробирался под одежды все настойчивее. Кожа на бедрах уже онемела. Растирая ее сквозь меховые штаны, я осторожно выглянул из-за угла.
Вторая спутница "мертвого" как раз постучала в дверь.
Старик долго не открывал. Пользуясь темнотой(шаманский фонарь горел только над входом в дом Одноглазого), я наблюдал за крыльцом, тревожась о том, что нигде не могу найти рыжеволосую. Она будто исчезла с платформы. От страха зазвенело в ушах. Дышать приходилось ртом, потому что иначе, как мне казалось, меня услышат не только незнакомцы, а еще и сам Темный Бог пробудится и вынырнет из-подо льда, чтобы посмотреть, кто его потревожил. Холодный воздух проникал в меня, остужая все больше. Зубы застучали.
Вскоре я услышал каркающий голос старика:
- Кончено! Я ничего не знаю! Уходите, прошу вас!
Женщина что-то ему сказала, но что именно мне не удалось расслышать. Голос у нее был приятный, чарующий, но мне показалось, что она вообще говорит на другом языке. Прижавшись к стене, я пытался унять бушующее в груди сердце и вслушивался. Меня обволакивало отчаянье Одноглазого и его страх. И холодная угроза спутников "мертвого" бородача.
- Я никому ничего не сказал, клянусь! - услышал я. Темный бог, сколько ужаса было в этих словах. Старик боялся так, как боятся только маленькие дети…
В дверь громко ударили. Затем еще раз.
- Помогите! - отчаянно закричал Одноглазый. Суровый морской волк, превратившийся в испуганную жертву. От этой перемены мне стало еще страшнее. - Помогите!
Но навесная дорожка была пуста. Здесь, на этом ее ответвлении, вечно занесенным снегом, и днем-то редко кто ходил, а там где сейчас шумело веселье, да рвались шутихи - никто бы не услышал жалобного крика. Я сглотнул, переступил с ноги на ногу. Нужно было бежать назад, к цирку. Звать на помощь.
У меня еще был шанс успеть.
- Мальчик? - от ласкового женского голоса я даже подпрыгнул, а сердце попросту остановилось. Рыжая ведьма стояла на дорожке рядом с сараем. В четырех шагах от меня. Под отороченным белым мехом капюшоном демоническим огнем полыхнули ее глаза, и я в испуге отпрянул, сразу вспомнив жуткие легенды про "ледовых гончих". Бывшие люди, чьи души были либо захвачены проклятыми черными капитанами, либо вручены в злые руки по собственной воле. Неужели те истории не врали? Неужели это…
На меня нахлынула жуткая волна намерений этого существа, которое уже нельзя было назвать человеком. В бурлящем водовороте недобрых чувств отчетливо проступила жажда смерти и чуждая здесь звериная тоска. Ледовая гончая истово хотела меня убить. В ней зажглось щемящее предвкушение моей крови.
Женщина-нечеловек сделала небольшой шаг вперед и тем разрушила порабощающее мою волю оцепенение. Я рванулся прочь и бросился вдоль сарая к краю платформы, оскальзываясь на металлических листах. Мне нужно было пробежать несколько ярдов до обледенелых перил. Кованые решетки, покрытые снегом, служили для того чтобы никто во тьме не сверзился вниз, на жесткий лед. Но сейчас они отделяли меня от спасения. В спину толкнула теплая волна охотничьего азарта, а спустя миг заскрипел снег под ногами бросившегося в погоню убийцы.
У меня словно выросли крылья: я в два касания оказался наверху перил и перевалился через них. Левая вязаная перчатка слетела, зацепившись за лепесток металла. Кисть ожгло холодом, и я спрыгнул вниз, старясь втянуть ладонь в рукав теплого тулупа. Перед взглядом мелькнули черные силуэты сломанных ледоходов.
Кто-то наверху крикнул:
- Назад Ар! Назад! Обряд важнее! Брось его!
Лететь было невысоко, шесть-семь футов, но когда я упал, то неловко плюхнулся на грязный лед, и в левой ноге вспыхнула резкая боль. На глазах тотчас выступили непроизвольные слезы, и я быстро вытер их, чтобы не смерзлись веки. Под коленкой резало так, что на минуту мне показалось, будто Светлый бог отвернулся от меня и не уберег от перелома. Сверху послышалось недовольное рычание. На меня просыпался снег, сброшенный сапогами гончей. Мгновение женщина стояла на краю платформы надо мною, сверкая алыми огоньками глаз, а затем послушно вернулась к хозяину.
Я выдохнул, а затем осторожно согнул-разогнул колено. Боль шевельнулась, как встревоженный пес. Кажется, не сломал. Значит, могу идти. Значит, надо идти.
Нужно поднять тревогу. Рассказать всем о том, что в деревне может произойти нечто ужасное. Голос Одноглазого и его страх не оставили во мне сомнений. И даже если они и затаились где-то в глубине души, то нападение ледовой гончей развеяло их окончательно.
Наверху еще что-то кричали, а им вторили залпы цирковых петард и многоголосый восторженный рев.
Там начиналось представление.
Я хромал по неровному льду, морщась от боли в колене, спотыкаясь, оскальзываясь и пряча онемевшую от холода руку в стынущем рукаве. Отблески цирковой иллюминации красили сваи и лед под деревней в причудливые цвета. Пару раз мне приходилось огибать огромные столбы, держащие на себе Кассин-Онг, и проклинать ямы с нечистотами, расположенными под домами (хорошо, что на моем пути они встретились лишь три раза). Раньше, когда Пухлый Боб отправлял меня проверять полозья его платформы и отбивать наросший лед, я спокойно перепрыгивал такие "ловушки". Но сейчас, из-за больной ноги, каждая из них становилась раздражающей преградой.
