Я помедлил с ответом.
— Возможно.
— А что говорят другие?
— Их я еще не спрашивал. Сейчас мы говорим о тебе.
— И я отвечаю: да. Теперь вы отправитесь к остальным?
— Да.
— Могу я пойти с вами?
Я разрешил ему. Мы разбили зеркало озерной глади на осколки и вплыли в каменную темницу башни на Саметере, где Пэйшэнс Кыс пела колыбельную своим давно потерянным сестрам. Десятилетние Пруденс и Провиденс[1] свернулись клубками в своих кроватях. Ночь за стеной раскалывала электрическая буря.
— Кто эти люди? — спросила Пруденс, указывая на нас.
Кыс резко развернулась. Два серебряных кайна, которыми были заколоты ее длинные черные волосы, высвободились и, кружась, полетели к нам, поблескивая в мерцании свечей.
Я осторожно отбил их в сторону. Даже в снах такое оружие может поранить.
— Что вы здесь делаете? — процедила Кыс сквозь зубы.
Она была высокой, стройной женщиной в середине третьего десятка, проворной и стремительной. Распущенные прямые черные волосы очерчивали бледные щеки и свирепые зеленые глаза.
— Прости нас за вторжение, Пэйшэнс, — произнес я.
— Он пришел, чтобы задать тебе вопрос, Кыс, — сказал стоящий рядом со мной Гарлон Нейл.
— Да?
— Да, — сказал я. — Если ты пожелаешь выйти из операции, я все пойму. Только прошу принять решение сейчас, пока еще не поздно.
— Ты остаешься? — спросила Кыс у Нейла.
— Конечно, — ответил он.
— Я тоже остаюсь, — произнесла она, переводя на меня взгляд своих жутких зеленых глаз. — Это дело чести.
— Ты хочешь отомстить? — спросил я.
— Нет, я принесла вам присягу, и это в нее входило.
Мы оставили Кыс заканчивать песню. Карла Тониуса найти оказалось сложнее. Пределы его снов были плотными и густыми, а когда мы проникли за них, то тут же заблудились в лесу железных стоек, с которых свисали тысячи прекрасных одеяний.
Воздух был холоднее, чем в альпийских грезах Нейла.
— Карл? Карл?
В самом сердце леса из развешанной одежды, на поляне, обставленной зеркалами, сидел обнаженный Карл Тониус. Он поднялся, когда мы проложили себе дорогу через куртки, панталоны и жилеты, и накинул на себя балахон.
Последние ряды металлических стоек, окружавших поляну, были пустыми, с грохочущими голыми вешалками.
— Это вторжение, — сказал Карл.
Тониус был очень манерным мужчиной; стройным и подтянутым, элегантным, с профессионально уложенными белокурыми локонами. Он умолк, когда увидел, в каком облике я пришел к нему.
— Он собирается задать тебе вопрос, — сказал Нейл, усмехаясь при виде того, как неловко замялся Тониус. — Ты и сам знаешь, какой вопрос.
— А Инквизитор знает ответ, — кратко ответил Карл. — Я его дознаватель. Я отправлюсь за ним, во имя Императора, в любой из бесчисленных миров.
— Спасибо. Но я должен был спросить, Карл, — сказал я.
— Я знаю, сэр, — ответил он, туго затягивая балахон. — Значит, наш статус теперь — особые обстоятельства?
— Да. Как только мы достигнем Юстиса Майорис, — сказал я, — перед нами сразу встанет необходимость как-то обеспечить свое прикрытие. Фальшивые документы не позволят нам слишком далеко продвинуться, но будь я проклят, если упущу наше единственное преимущество.
— Будь мы все прокляты тогда, — улыбнулся Карл.
— Значит, мы нуждаемся в чем-нибудь еще. В чем-нибудь хитром.
— Я подумаю над этим, сэр, — сказал он.
Два бледных, тусклых солнца стояли в зените, когда мы вышли на побережье. В сумерках перед нами, постоянно нагибаясь и что-то выискивая, по пляжу двигался человек.
Береговую линию усеивали миллиарды левых ладоней… настоящих, из плоти и крови. Все казались одинаковыми и каким-то невозможным образом снабженными у запястий хромированными вилками подключения.
Зэф Матуин двигался вдоль берега, подбирая ладони одну за другой и пытаясь вставить их в гнездо своей левой руки. Когда очередная не подходила, он отбрасывал ее в сторону.
Матуин был высоким темнокожим мужчиной огромной физической силы. Его черные волосы были заплетены в дрэды. В этом сне глаза его не горели красными угольками аугметики. Они были мягкими и карими.
Он оглянулся, когда мы приблизились, выбрасывая очередную дергающуюся кисть.
— Вот дерьмо, — произнес Нейл, разглядывая длинный, широкий берег, заваленный шевелящимися руками. — Сны Зэфа бредовее даже, чем мои.
— Зэф? — окликнул я Матуина.
— Не могу ее найти. Не могу найти. Не могу.
— Зэф, — вновь произнес я.
— Чего? — пролаял он, оборачиваясь и впиваясь в меня взглядом.
— Я хотел спросить…
— Ответ — да, — сказал он и возвратился к своим поискам на берег, полный извивающихся пальцев.
Мы, наконец, нашли Кару Свол в раздевалке позади грохочущего театрального зала на задворках Бонавентуры. Снаружи комментаторы, вооружившиеся медными рупорами, объявляли о шансах на победу, и ревела толпа. Кара сидела перед ярко освещенным зеркалом гримерной, убирая рыжие волосы с покрытого белой пудрой лица и подвязывая их шнурком.
Низкорослая, гибкая, чувственная, она повернулась на своем раскладном стульчике, когда мы вошли.
— Время пришло? — спросила она.
— Да, — сказал я.
— Время отправляться дальше?
— Да.
Она подошла ко мне и погладила мои руки, поправила мне манжеты.
— Вы были таким красивым, Гидеон.
— Спасибо.
— Иногда я забываю… забываю, каким вы были тогда. Вы давно уже ко мне не приходили в таком облике.
— То же самое сказал и я, — произнес Нейл.
Лицо Кары переменилось.
— Это ведь сон?
— Да, сон.
— Мы приступаем к делу завтра?
— Да.
— И вы пришли ко мне во сне, чтобы спросить, пойду ли я с вами?
— Да.
— Даже на верную смерть?
— Именно так.
— А что насчет остальных?
— Пэйшэнс, Зэф и Карл идут со мной, — сказал я.
— И я тоже, — произнес Нейл.
— А Фраука и Заэль?
— Во сны Фрауки я не смог бы войти, как бы ни пытался… и не стану проникать во сны мальчика. Это касается только нашей команды. Мне надо знать, остаешься ли ты со мной.
— Конечно!
— Кара… Это последний шанс. Если ты захочешь уйти, то решайся сейчас.
— Шутите? — сказала она. — Шоу должно продолжаться.
Следующим утром по корабельному времени «Аретуза» вышла в материальное пространство на краю системы Юстиса. Старая баржа так часто подвергалась ремонту и перестройке за свою жизнь, что всякие признаки ее первоначального корабельного класса и предназначения давно уже стали неразличимы в беспорядочных очертаниях ее корпуса. Ануэрту нравилось думать о своем судне (и о себе, собственно) как о капере, но на самом деле «Аретуза» была просто космической развалюхой, таскающей по торговым маршрутам дешевые безделушки и скоропортящиеся грузы.
