Оглядываюсь по сторонам. Все наши уже успели залезть на обломки мебели и заглянуть за баррикаду. Кое-кто так и замер, словно завороженный жутким зрелищем, не в силах отвести от него глаз. Кто-то последовал моему примеру и выплеснул на пол остатки завтрака и обеда. Антон продолжает съемку. Я достаю из нагрудного кармана «разгрузки» «Кенвуд», и подхожу к прапорщику.
— На каком канале работаете?
— На третьем
— Ясно, — щелкаю настройкой частот, — На связи группа ОМОН. Заложник мертв. У ГНР шесть «двухсотых». Мы выходим. Конец связи.
Сказав все это, я снова переключаю станцию на нашу частоту. Сейчас начнется свистопляска в эфире: что, как, почему? А что тут скажешь? Тут показывать надо…
— Пятеро, — непонятно к чему говорит прапорщик.
— Что пятеро? — переспрашиваю я.
— «Двухсотых», говорю, пятеро. Ты как думаешь, какого рожна мы отсюда не свалили еще? У нас там, в цеху, человек остался. Их когда в сторону от двери толпой оттерло, он успел на стеллаж залезть. Надо его оттуда вытащить…
По глазам мужика вижу, что если мы откажемся помочь, он пойдет спасать своего подчиненного один. Прямо как есть, с единственным магазином в автомате.
Легонько толкаю кулаком в бедро Антона, все еще стоящего на столе и продолжающего снимающего на камеру упырей, задираю голову и вопросительно смотрю на него. Давай, товарищ лейтенант, решай. Кроме тебя тут приказы отдавать некому.
— Слышу, не глухой, — бурчит он, спрыгивая со стола и цепляя камеру назад на шлем. — Он вообще жив еще, боец твой?
— Гена, ты там как, живой?! — кричит прапорщик в сторону цеха.
— Да вроде дышу пока, — доносится оттуда тихий голос. Странный какой-то, будто с полным ртом непрожеванной еды говорит, или язык плохо ворочается, как после наркоза у стоматолога.
— А чувствуешь себя как? — это уже Тисов.
— Фигово чувствую… Они мне предплечье сильно погрызли, и кусок щеки откусили. Я на руку жгут наложил, а вот чего с рожей делать… Кровь не останавливается. И больно — звиздец.
— Ты, Гена, потерпи чутка, мы сейчас чего-нито придумаем, и вытаскивать тебя будем. Постарайся поверху поближе к двери перебраться. Только аккуратно, вниз не гробанись. Тебя как зовут? — это он уже лысому старшему прапорщику.
— Владимир.
— Антон. Ну, будем знакомы.
Диалог вдруг прерывается гулкими ударами с обратной стороны баррикады, будто кто-то там начал колотить кулаками в столешницу. Хотя, известно кто, упыри. Два молодых ГНРовца, как по команде, вскакивают с пола и всем телом наваливаются на стол. Наши, сообразив, что к чему, дружно бросаются на помощь. Понятное дело, никому не охота, чтоб эти твари стол отодвинули и к нам «на огонек» заглянули.
— Оживились, суки, — зло ощерился «прапор». — Они, похоже, совсем тупые: нападают только когда видят или слышат. Пока мы тихо за этой стенкой сидели, они на нас и не реагировали. Поначалу, когда мы только стол перевернули, поколотились, а потом затихли. А теперь вот голоса услышали и опять ломятся.
— Джаляб[21], да задолбали вы уже, уроды! — не выдерживает Тимур и, вскочив на стол, всаживает за баррикаду три коротких очереди из своего «Штурма». — Не понял…
— Побереги патроны, парень, — говорит ему прапорщик Вова, — они только на попадание в башку реагируют, когда мозги на стенку, все остальное им пофигу. И стреляй лучше одиночными. Или у тебя боекомплект бесконечный?
Гумаров щелкает предохранителем переводя автомат на стрельбу одиночными и плотнее вжимает откидной приклад в плечо, стараясь прицелиться поточнее. Пять негромких хлопков выстрелов, бряканье гильз полу. Удары в столешницу прекращаются. Похоже, наш бравый татарин угомонил самых сообразительных упырей.
— Другое дело! — довольный собою Тимур слезает со стола.
— Так, ладно, Володя, что имеем по этим тварям? — спрашивает Тисов.
— Так, — лысый прапорщик, задумавшись, морщит широкий лоб. — Короче, боли эти твари не чувствуют — факт. Ни на какие повреждения кроме выстрела в голову не реагируют. Тупые они страшно, вон, за Генкой вверх по стеллажам ни один полезть не сообразил, только внизу толпой собрались, и не очень быстрые. Цепкие, правда, как бультерьеры, если за одежду или руку-ногу ухватил — не оторвешь. И сразу грызть начинают. Да, еще, как дорвутся до жратвы — ни на что больше не реагируют, мы только благодаря этому тут и закрепились. Вроде все.
— Уже не мало. Так, парни, подтащите-ка к завалу какую-нито мебель, чтоб на ней всем в ряд встать можно было. Вот, кстати, вполне подойдет, — Антоха тычет пальцем в ряд стоящих у дальней стены, а потому не сильно поломанных столов. — Гена, ты где там?
— Тут я, — голос из четвертого цеха слышен теперь гораздо лучше.
Запрыгнув на многострадальный столик, выглядываю через край столешницы-стены, стараясь не глядеть на толпу мертвецов. Мля, не по себе мне от них, гадкое зрелище, аж передергивает. Подумать только, ведь фильмы ужасов Ромеро про зомби мне всегда нравились. А вот «о-натюрель» эти самые зомби ничего кроме омерзения не вызывают. Почти сразу замечаю светловолосого и смертельно бледного парня в сильно запачканном кровью городском камуфляже на самом краю верхней полки высокого металлического стеллажа. Вид у него, и впрямь, жутковатый. Сквозь сильно кровоточащую рану на лице видны зубы и кость скулы. И еще одно плохо: от стеллажа до входа в цех и нашей баррикады еще метров двадцать. И целая толпа мертвяков.
— Гена, — подаю я голос, — если мы тебе дорогу расчистим, ты до нас добежать и через стенку перелезть сможешь?
— Добежать, наверное, смогу. А вот перелезть — это вряд ли. Фигово мне очень: башка кружится и тошнит.
— Так, тогда вы двое — Антон тычет пальцем в ГНРовцев, сходу меняя план действий, — и ты Тимур, ты у нас лось здоровый, по моей команде готовитесь отодвинуть столешницу. Как только парень вбегает, хватаете его в охапку и бежите на выход. Все остальные валят на той стороне всех упырей, что находятся рядом со стеллажом и тоже сваливают, сразу после тех, кто выносит раненого. Боря и оба Андрюхи — на вас прикрытие отхода. Вы патроны малость экономьте, чтоб хватило. И по «Зорьке» приготовьте, а лучше — по две. Упыри, они хоть и дохлые, но, похоже, не глухие и не слепые, так что — им должно понравиться. Какие-нито вопросы есть?
Какие уж тут вопросы. Выстраиваемся рядочком на подтащенных поближе к баррикаде столах, Дружно щелкаем предохранителями, переводя автоматы на одиночный огонь. Тимур что-то втолковывает ГНРовцам, они кивают и берутся за ножки раскроечного стола. Сам Тимур встает между двумя здоровыми ящиками. Ага, понятно, по команде наш татарский богатырь отодвинет в сторону ящики, а эти двое оттащат внутрь освободившийся край столешницы. Сам я, вдобавок ко всему, открываю два гранатных кармашка и разгибаю усики на «Зорьках». Оба Андрея делают то же самое. Да, мы в курсе, что так делать нельзя. Но, как известно, когда нельзя, но очень нужно — то можно.
