Андрей повернулся, взялся рукой за ручку двери и замер. На стене появилась одна из плашек: "Киномеханик II категории Феофанов А.С."
Нет, нужно будет утром в госпиталь ехать. Определенно, - побочное действие таблеток. Ничего страшного, рассосется.
Андрей ввалился в администраторскую. Сел на крепкий металлический стул. На столе лежала пара шариковых ручек по 35 копеек, журнал сдачи смен, стоял серый, видавший виды, телефон. Андрей жалобно посмотрел в окно, - по Бирлюковской, игнорируя разделительную, пронесся БМВ. Там XXI век, здесь 80-е годы прошлого. На стене из фанерного ящичка торчит "Книга жалоб и предложений". Андрей неуверенно извлек книгу. Нет здесь ни жалоб, ни предложений. Девственно чиста строгая книга. Может, накарябать? "Товарищи, глубоко возмущен бредом, творящимся в вашем кинотеатре. Прошу принять меры, в противном случае буду вынужден…"
Нет, галлюцинации исключительно в вашем воспаленном мозгу, гражданин Феофанов. Самому на себя кляузничать не положено. Так даже в советские времена не поступали. Лучше побыстрее перестаньте ностальгировать. Ишь, накатило.
Понятное дело, понервничал, былое вспомнил, а тут еще действие таблеток критическую массу набрало. Работа мозга покатилась по ложной колее. Пройдет. Сам выдумываешь, сам и перестанешь. Пожалуй, стоит водички выпить, раз уж кофеварка временно сгинула.
Наливать из чайника Андрей не рискнул. Машинально взял чашку и поплелся в туалет. Память услужливо формировала новую-старую реальность. Стеклянная дверь. За ней фойе Малого зала. Глупо, - разве можно напиться воображаемой воды? С другой стороны, - раз дверь ты толкаешь с усилием, то почему же и не попить водицы? Мокрой. Мозг и не такие фокусы выкидывать может.
Андрей взвыл. Галлюцинация или нет, но соприкосновение со стулом оказалось крайне болезненным. И какой идиот его в темноте на проходе оставил?! Вполголоса матерясь, Андрей поглаживал колени, на этот раз оба. Еще хорошо, что основной ушиб пришелся на здоровую конечность.
Воды Андрей попил, - холодная, в меру хлорированная. В туалете было чисто, но пахло не очень, - память охотно вернула естественные советские запахи. Андрей глянул в зеркало. Взрослый мужчина, солидный, даром что моложе своих лет выглядит. Еще ничего, если к бледности, и складкам у рта не приглядываться. И на тебе, - крыша у мужичка поехала.
Скрипнула, приоткрываясь, дверца дальней кабинки. Выглядывал оттуда кто-то.
Андрей с чувством сплюнул в раковину. Нет уж, бред в квадрате, - это перебор. Идите вы в задницу, со своими скрипами.
Оставив чашку на раковине, поковылял к двери. Фойе. Темное пространство, разделенное широким прямоугольником буфета. Столики, на них громоздятся перевернутые стулья. Тускло поблескивет автомат "Фанты". Да, теперь таких не делают. Модель, поставленная к Олимпиаде 80-го: емкости с едким концентратом, баллоны газа, пластиковые кишки, соединяющие части сей адской машины. Верх достижений технической мысли капитализма. Андрей, удивляясь себе, сел на стойку, осторожно перенес ноги и оказался по другую сторону прилавка. Из ящика торчали горлышки пивных бутылок. На крышках отштампована дата, - число двенадцатое, месяц не разберешь, - то ли 6, то ли 8. Ну, отмечать год изготовления в те спокойные времена еще не додумались. Андрей приподнял салфетку, полюбовался на бутерброды. Ломтики сыра норовили свернуться в трубочки. Как положено, - второй свежести продукт, но резали его явно не четверть века назад.
Что происходит? Иллюзия полная, - можно пальцем потыкать, можно понюхать. Пахнет так себе. Бывают черствые иллюзии?
Старый "Боспор" замер. Не шевелились черные листья фикусов у лестницы, не булькала вода в автомате. Не имелось в старом мире ни сквозняков, ни работающих кондиционеров. Лишь по огромным стеклам скользили отблески фар. Там, за стенами, продолжал жить иной ночной мир. Огромный город, с сотнями сортов пива, с избытком автомобилей и думских депутатов, с полуузаконенной проституцией и круглосуточными супермаркетами.
Совсем больной товарищ. Про раздвоение личности Андрей слышал. Бывает раздвоение мироощущения? Вроде не слыхал, но издания по популярной психиатрии пишут отнюдь не сами пациенты. Им, пациентам, некогда.
Как странно вернуться в свой старый дом. Андрей прошел через второй этаж. Двери в Большой зал были распахнуты, - там царила тьма, - огромный куб черной пустоты, и невидимый экран. Ад сгинувших навсегда фильмов.
Андрей машинально поднялся на третий этаж. Замок двери в аппаратный комплекс оказался открыт. Было очень грустно. Сколько раз снился этот коридор. Место первой работы, коридор в юность, в эпоху смешной уверенности в завтрашнем дне, веры в неизбежность победы коммунизма над загнивающим и все никак не загниющим Западом. Да, глупостями была заполнена юная башка Андрея Сергеевича. Но ведь легко было жить. Хотя и не очень весело.
Изумление ушло. Думать и бояться уже не хотелось. Жизнь прошла, думай, не думай, никогда больше не зажжется здесь свет, не донесутся отдаленные вздохи и нетерпеливый ропот тысячного зала, не раздастся звонок к началу сеанса. Нет огромного зала, нет коридора. И семнадцать лет тебе тоже никогда больше не будет.
Аппаратная. Стены в черном, до потолка, кафеле. Пара ободранных красных кресел, стол с растрепанными журналами смен и техобслуживания. Проекторы. О, еще древние КП-30. Серые монстры с покатыми слоновьими спинами. Еще угольные, не модифицированные. Это потом в них впихнут ксеноновые лампы. А пока электрическая дуга, - запас хода на двадцать минут экранного времени.
Фонарь проектора послушно открылся. Полусфера зеркального отражателя, запах угля и многократно прокаленного металла. Отрицательный уголь почти целый, - они горят медленнее. Положительный уголь нужно менять. Андрей вынул из планетарки прожженный огрызок, бросил в металлический бак. Знакомо громыхнула жесть. В эту секунду Андрея схватили за капюшон свитера, горло коротко ожгло болью.
- Шумный парень, - сладко промурлыкали в ухо.
Андрей замер, слегка разведя руки. Сталь у горла была острее некуда, - порезанная у кадыка кожа даже не болела, а горела, словно паяльником ожгли. В том, что к его спине прижимается женщина, Андрей не сомневался. Кроме мурлыканья и ясного ощущения сильного, стройного тела, был еще запах горячего пота, - жаркий, терпкий и крепкий. Не то чтобы неприятный. Скорее, наоборот. Запах пота, раскаленного солнцем песка, сыромятной кожи и ружейной смазки. Чувствуя, как катиться за ворот струйка крови, Андрей подумал, - пусть режет. Только сразу. Смерть, пахнущая молодой, здоровой бабой, не так уж и плоха.
- Страшно, красавчик?
