Я немного удивился, что первым заговорил капитан Фромм. В нескольких словах он обрисовал ситуацию относительно технического состояния парка истребителей первой эскадрильи. Фромм доложил, что материальная часть истребителей, в частности двигатели машин, сильно изношена, двигатели нуждаются чуть ли не в еженедельной технической профилактике. Инженеры и техники эскадрильи делают все возможное, чтобы истребители летали и пилоты могли бы вылетать на боевые задания, но хронически не хватает запасных частей, которые трудно получать с армейских складов, а нередко бывает и так, что и на армейских складах их просто нет. Одним словом, я изменил свое первое мнение о капитане Фромме. На деле он оказался отличным инженером, знающим свое дело, он полностью контролировал положение дел по технической части в эскадрилье. Я увидел, что на него можно положиться и что он, настоящий профессионал, мог бы быть неплохим моим заместителем.
На его фоне командиры звеньев выглядели не столь убедительно, все это были мальчишки в обер-лейтенантских мундирах, не имеющие жизненного и боевого опыта. Единственное, что они умели делать, это пилотировать истребители. Они побывали в нескольких воздушных боях и даже сбили несколько самолетов, но в основном это были самолеты-разведчики, плохо вооруженные и малоскоростные машины. Но, конечно, я понимал, что делать серьезные выводы из одного только разговора с ними было бы неправильно. Мнение о них я могу составить только после того, как увижу этих молодых обер-лейтенантов в деле, в воздушном бою.
Собрание окончилось, и я с капитаном Фроммом прошелся по ремонтным мастерским, чтобы своими глазами увидеть, как работают его подчиненные. Капитан Фромм продемонстрировал мне один истребитель BF109E, у которого двигатель был на последнем издыхании, имелся большой люфт центрального вала, были сильно загрязнены форсунки прямого впрыска, изношены электронные платы системы зажигания, а турбина не имела нескольких лопастей. Из-за этих повреждений двигатель терял тридцать процентов мощности, а на длительном форсаже вообще мог выйти из строя. Тут я сразу же вспомнил, какими зверскими методами мы эксплуатировали свои истребители на Восточном фронте. В долю секунды ты должен был оторваться от своего противника или мгновенно настичь его, чтобы сбить, а этого можно было достичь лишь при жесточайшей перенагрузке двигателя истребителя.
Пока я общался с капитаном Фроммом, к нам подошел человек в идеально чистом и отлично выглаженном рабочем комбинезоне, он был невысокого роста и щуплого телосложения. Этого человека капитан Фромм представил мне как обер-лейтенанта Норта, персонального инженера-техника моего истребителя. Обер-лейтенант Норт вытянулся по стойке смирно, лихо козырнул в ответ на мою улыбку и неожиданно густым басом доложил, что мой истребитель будет в его надежных руках. Сейчас он «прокачал» систему зажигания и сегодня ночью заново переберет двигатель, чтобы завтра истребитель был готов к вылету на боевые задания. Мне очень понравилось подобное оптимистическое заявление обер-лейтенанта, и я подумал, что наверняка сработаюсь с таким замечательным парнем, как Норт. Только меня несколько насторожило поведение капитана Фромма, он как-то осторожно высказывался об инженере-технике Норте, упомянул о каких-то «странностях», но не договорил. Я решил особо не спешить выяснять по поводу этих странностей: время само рассудит и обо всем расскажет.
Вместе с капитаном Фроммом мы продолжили осмотр истребительного парка эскадрильи, и я остался доволен результатами этого осмотра. Большинство истребителей находилось в отличном техническом состоянии, но имелось несколько машин, которым требовалась замена двигателей. Одним словом, осмотр убедительно показал, что, в принципе, я был прав, думая, что летчики и истребители первой эскадрильи десятого истребительного полка мало пока воевали. Да, они совершали боевые вылеты, но не так часто во время этих вылетов встречались с противником, а если такие встречи и происходили, то в основном с вражескими транспортными самолетами или дальними разведчиками. Эскадрилья была готова и в то же время не совсем готова к проведению таких боев, которые мы на Восточном фронте ежедневно вели с русскими Иванами, дравшимися в небе так, будто оно размером с овчинку.
Распрощавшись с капитаном Фроммом, я вернулся на стоянку своего истребителя и стал помогать инженеру-технику Норту снимать двигатель с истребителя. Работа спорилась, время от времени Норт подгонял или поощрял меня своим замечательным шаляпинским басом. Часто подходили другие летчики моей эскадрильи, некоторые из них выражали желание помочь мне, но я приказывал, чтобы они не вмешивались, так как считал, что нас двоих — меня и Норта — вполне достаточно для качественного выполнения этой работы. Меня удивил другой факт: ни один из инженеров-техников эскадрильи не подошел к Норту с предложением о помощи. Ведь общеизвестно, что немцы — это дружная нация и бравые солдаты, они всегда и во всем помогают друг другу, но, как выяснилось, не в случае с Нортом. Еще одна маленькая, но весьма важная засечка на памяти.
Работа пошла с трудом, когда мы начали собирать двигатель: не все новые детали подходили к местам их крепления, пришлось повозиться. Мы шлифовали детали и притирали их, чтобы они вставали на положенные места и имели соответствующие технические люфты и зазоры. Это была тяжелая и совершенно неблагодарная работа, я устал, руки болели от ссадин и ушибов, да и от долгой работы в полусогнутом положении ломило спину. Где-то за полночь, когда Норт отошел в сторонку перекурить — курил он очень редко, только когда сильно уставал, — я подошел к полуразобранному двигателю, прочитал небольшое, всего из нескольких десятков слов магическое заклинание, протянул руку и из ладони высыпал в двигатель несколько сотен тысяч наномеханизмов. Это чудо науки и техники моего мира, где сейчас обитало сознание истинного Зигфрида Ругге, точно знало, что ему требуется делать. Незримыми полчищами наномеханизмы стали расползаться по всему двигателю, чтобы выполнить незримую глазу работу по окончательной доводке двигающихся частей и механизмов авиационного двигателя. Они подгоняли детали по месту, балансировали работу шатунов и шарниров, шлифовали и полировали поверхности отдельных деталей и целых блоков этого механизма так, чтобы звук работающего двигателя мог услышать только согнувшийся над ним инженер-техник, да и то только тогда, когда он этот двигатель настраивал. Когда Норт вернулся, он застал меня стоящим у почти собранного двигателя, оставалось только произвести его настройку и подключить к зажиганию. У добропорядочного немецкого инженера-техника отвисла нижняя челюсть, он выругался и принялся завершать работу.
