Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью

— Командовать хотят анаралы наши. Всем до чего дотянутся. Что хочешь? Хунта!

— А за что кубинцам тогда автономия, раз своим в ней отказывают? — не понял я логики действий высшего руководства.

— Вот и народ гадает: за что? Что кубинцы такого вкусного командованию выкатили?

— А когда казаки приезжали?

— Да в прошлом годе. По весне. Ну, давай… — заторопился он прощаться. — Спаси тя Христос, как ты меня сегодня спас.

— Погодь.

Тот остановился в дверях.

— А почему в ПРА ни одной церкви нет?

— Командование считает, что верующие ее сами должны поставить. За свои деньги. А у нас сам знаешь: «надо лампочку повесить — денег все не соберем».

— А в Москве?

— В Москве правительство построило — Коршунов денег дал, а в Одессе — купцы. Бывай.

И, выскочив из автобуса, растворился в жарком мареве.

А я даже ни имени его не спросил, ни чем занимается.

Однако переварив информацию и выгнав из автобуса последнего сонного пассажира, тут же подорвался в традиционный отельчик — приличный номер по блату выкупать, пока не началось. Моментом все разметут, клювом щелкнуть не успеешь. Не кубинцы, так дальнобойщики. Нам с Бисянкой сегодня и потрахаться может статься придется только в автобусе. А я от какой романтики уже отвыкший.

Со вкусом одетая миловидная секретарша лет сорока пяти сказала в коммутатор «да здесь», встала, открыла передо мной обитую черным дерматином дверь и жестом пригласила.

— Проходите, товарищ Волынский. Товарищ Аверьянов вас примет незамедлительно, — фамилию «Аверьянов» она произнесла с придыханием.

Надо же — «примет», как будто я сам напрашивался на эту встречу, а не был просто приволочен комендачами в ярко алых беретах. Чуть ли не в наручниках.

Кабинет был большой. Но это как раз понятно, посетитель в кабинете до небожителя должен еще ДОЙТИ. Не говоря о Древнем Египте, еще в раскопках бронзового века у более диких народов археологи обнаружили эту закономерность, что в могилы лидерам (а в дописьменной истории они пользуются только социологическими терминами) вещей кладут, минимально как в сотню простых могил, и сама могила была размерчиком поболе. И курганчик на нее насыпали нехилый, чтобы у этого организма и в посмертии никто не мог оспорить его статус лидера. И чем главнее лидер, тем большая свита прихлебателей бегает за ним, тем длиннее его автомобили и соответственно — кабинеты. Так что я не удивился размерам рабочего помещения главы протектората Русской армии.

Протектора, мать его ити.

Удивила меня как раз эстетика этого рабочего места, почти повторяющая стиль кабинета Сталина в Кремле, разве что размером это помещение было все же несколько больше, чем у отца народов.

В самом торце длинного стола для совещаний сидел глубокий старик, с коротким седым ежиком, одетый — кто бы сомневался, в куртку стального цвета с отложным воротником и двумя нагрудными клапанами карманов — сталинку.

Лицо его было чисто выбрито и морщинисто, но не как печеное яблоко, я глубокими резкими морщинами волевого человека. Под стать были и выцветшие жесткие глаза, которыми он меня оценивал пока я шел к середине кабинета.

— Вы Аверьянов? — спросил я, когда достиг этой середины помещения.

И не дожидаясь его ответа, прошел мимо этого длинного стола и сел рядом со стариком, разделенный от него лишь углом этой полированной столешницы.

Аверьянов молчал.

— Зачем звали? — спросил я старика, глядя ему прямо в глаза. — Родина в опасности? Так моя НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЯЯ жена ее уже защищает в морской пехоте. Вам мало?

Аверьянов еще полминуты держал паузу, а потом спокойно сказал.

— А вы — нахал, молодой человек.

И покачал головой как добрый дедушка, высказывающий свое неудовольствие расшалившемуся внучку.

— Возможно, — ответил я. — Но еще большее нахальство: в законный выходной выдергивать гражданина из дома, можно сказать в пижаме, ни чего не объясняя под дулом автомата тащить за тридевять земель и вталкивать в вашу приемную. Как будто бы, так и надо. Я что, ваш крепостной? Это даже не нахальство — это хамство.

Нет. Это не человек. Это — Будда, которого ничем не пронять.

— Мда? — вопросительно произнес Аверьянов. — Я всего лишь попросил пригласить вас ко мне к этому часу.

— Значит, ваши подчиненные, ГОСПОДИН протектор, уже перешли фазу административного восторга, и перешли к административным удовольствиям. Я не ваш подчиненный. Либо вы мне говорите, зачем я вам нужен, либо я прямо сейчас возвращаюсь домой.

— Успокойтесь, ТОВАРИЩ Волынский. Чай, кофе, коньяк?

— Ничего. Все необходимое у меня есть и дома. Итак, я весь во внимании.

И сложил на груди руки.

— Хорошо, — кивнул головой дедок. — Не кажется ли вам, что крутить баранку, человеку с ученой степенью и двумя высшими образованиями это нерациональный расход людских ресурсов?

— Не кажется. Это МОЙ СОБСТВЕННЫЙ ресурс и я поступаю с ним, как МНЕ ХОЧЕТСЯ. На МОЕМ СОБСТВЕННОМ автобусе.

— Но вы могли бы своей новой родине принести больше пользы, чем просто возить пассажиров.

— Кто-то же должен возить пассажиров, если государство не озаботилось регулярной автобусной связью между своими городами. К тому же это дело дает мне средства к существованию.

Аверьянов пропустив мимо ушей мою тираду, спокойно, не повышая голоса, спросил.

— Вы отказались служить в армии, хотя вам предлагали аттестоваться на старшего офицера. Почему?

— Не хочу. Это достаточный ответ.

— Вы отказались работать на крупнейшем нашем предприятии «Демидовск-патрон». Почему?

— Там нет работы для моей квалификации. С тем, что там есть, справится старшеклассница.

— Вы хорошо образованный человек, знаете языки. Что вы скажете на то, если вам предложат пойти на гражданскую государственную службу.

— Скажу, что при такой постановке вопроса вы теряете налогоплательщика и приобретаете лишнего нахлебника на бюджет. Меня не прельстили майорские погоны. Вряд ли меня прельстит быть седьмым подползающим в вашем госдепартаменте. Старого кобеля не посадить на цепь.

— По сравнению со мной ты щенок, — впервые повысил голос протектор.

— Не отрицаю. Поэтому у нас с вами эстетический конфликт поколений. В такой атмосфере — я обвел рукой обстановку кабинета протектора. — Отказывается работать мое эстетическое чувство. А если отказывается работать мое эстетическое чувство, то какой с меня вообще работник.