Постоянно окруженный собственной гвардией, Александр Александрович взирал на мельтешение царедворцев отстраненно, даже с некоторой апатией, наблюдая равнодушно, как некоторые рыбки, еще вчера бывшие пузатой мелочью, по его воле или по его же недосмотру, начинают расти и превращаются в гигантов. И при первом же наезде со стороны власти, сдуваются, теряя гонор и размер, словно воздушные шарики после праздника, становясь мягкими, податливыми и покорными.
Или исчезают, забиваются в тайные норки, где отложен запас на «черный» день, и там, в тишине и безвестности, догрызают припасенные косточки.
Крутов осознавал, что власть развращает людей, а абсолютная власть развращает людей абсолютно, но все-таки надеялся, что может остаться самим собой. Не превратиться в бронзовый бюст еще при жизни, что совсем просто сделать в потоках льющейся со всех сторон круглосуточной осанны, а сохранить обычные человеческие черты.
Вот Дед – тот не «забронзовел», а до конца остался живым человеком. Пьющим без меры, все более и более скатывающимся в болото старческого маразма, окружившим себя плохими советчиками и изощренными ворами, но – человеком. И так и не выпустил из рук бразды власти – ему не дали выпустить до самого последнего момента, неважно из каких побуждений, но не дали, и Дед, умирающий, разваливающийся на части, не бросил все на произвол судьбы и непрогнозируемого электората, а передал державу в надежные руки. В очень надежные руки, способные привести страну к благополучию и процветанию.
«Это к вопросу об управляемости, – подумал Александр Александрович, улыбаясь в темноту краешками губ. – У нас всегда выбирают управляемого ставленника, так проще ощущать собственную мудрость и полагать себя защищенным. А ведь на самом-то деле человек управляем только до той поры, пока не ощутил запах власти. И стоит этому волшебному аромату достичь ноздрей избранника, как сбрасываются маски, расклады меняются: все, что вчера было в диковинку – становится привычкой. Появляются толпы собственных поклонников, прихлебателей и летописцев, а это приятно – по себе знаю.
И хорошо если у вчерашнего «вполне управляемого» не появляется мысль уничтожить бывшего благодетеля – для чистоты вновь приобретенных ощущений: в истории такое случалось тысячи раз. Ведь во дворце места для чужих приспешников уже нет! Нужно формировать новую команду из собственных вассалов, безжалостно изгоняя чужие кадры из обжитых кабинетов, перераспределяя денежные потоки, доступ к природным монополиям и административному ресурсу. Это называется мудреным новым словосочетанием «переформатирование вертикали власти», а по сути – новый хозяин сажает собственную свору по государственным будкам.
Крутов знал, что и как делается в таких случаях. Знал в деталях, потому что недавно сам делал нечто подобное. И очень надеялся, что у него хватит ума, бдительности и интуиции в будущем, чтобы самому не оказаться в ситуации, когда рука нового хозяина Кремля захлопнет перед ним ворота.
Возможно, спустя некоторое время (через сколько лет такое может случиться, Александр Александрович загадывать не хотел) он и уступит место у державного штурвала, но это произойдет не ранее, чем российский корабль вновь обретет уверенный ход, а трюмы его наполнятся золотом. Вот тогда-то и можно будет уйти на покой, передав власть по-настоящему лояльному преемнику. Стопроцентно управляемому и надежному.
«Кстати, – подумал Крутов уже без улыбки, – и снова возвращаемся к вопросу об управляемости».
Он набросил на плечи легкий джемпер и вышел на веранду Ближней дачи.
Ближнюю дачу называли Ближней лишь по аналогии с хозяйством бывшего Кормчего, на самом-то деле домик Иосифа Виссарионовича находился совершенно в другом месте и был значительно меньше.
В нынешней загородной резиденции президента даже флигель для прислуги оказался больше и благоустроеннее, чем основной дом «вождя народов». Тут, вообще, все было по-другому. Александр Александрович ни аскетом, ни параноиком не был, приобретенный опыт не сделал из него мизантропа, хотя людей президент не любил (а за что их, собственно, любить?), но и прятаться от них не стал – так, отгородился, и достаточно!
Ближняя дача утопала в вековых соснах, тонких ароматах хвои и сыроватых запахах реки. Совсем недалеко, в белесом свете только что взошедшей луны, отблескивало ртутью зеркало водохранилища. Нет, Крутов беспечным не был. Нельзя быть правителем огромной державы и не иметь врагов. Подходы к даче со стороны воды прикрывались датчиками и противоаквалангистской сеткой, а еще – дрессированной лучше всякого бультерьера личной охраной. Вокруг, под легким весенним ветром, шумел высоченный сосняк и временами, перекрывая этот шорох, пронзительно орали лягушки и внезапно замолкали, словно по команде невидимого дирижера.
Крутов ступил на дорожку, ведущую к дощатому пирсу, и медленно пошел, считая шаги. На шестьдесят втором шаге сосны раздвинулись, освобождая место пропитанному речной сыростью воздуху, а на сто пятом президент ступил на дощатый помост, ведущий к пирсу.
Тут он остановился, и скорее почувствовал, чем услышал, как замерла охрана, скользившая в плотном сумраке на некотором отдалении от него. Все в соответствии с протоколом: меры безопасности, принимаемые во время прогулки охраняемого лица. Первого. (Как и вся президентская охрана мира, парни между собой и в радиопереговорах называли Крутова – Первый.) Оставаться невидимыми и желательно неслышимыми, если обстоятельства не диктуют иного.
Первый должен чувствовать себя в одиночестве, если хочет этого.
Первый должен чувствовать себя под прикрытием, если хочет этого.
Но вне зависимости от желаний Первого, он должен быть надежно защищен. И от народной любви, и от ненависти отщепенцев.
Охрана едва заметно зашевелилась. Со стороны дома послышались шаги. Крутов прислушался, но не повернул навстречу позднему гостю, а, напротив, вновь неторопливо зашагал к воде, уверенно ступая по коричневатым доскам.
Он стоял у самого края причала, над серебристой водой, заложив руки за спину и раскачивался с пяток на носки, когда подошедший сзади Кукольников негромко произнес:
– Здравствуйте, Александр Александрович!
Голос у Бидструпа был усталый, хрипловатый. Такой голос бывает у тех, кто устал не спать и отдавать приказы.
– И тебе здравствуй, – сказал Крутов негромко и протянул Кукольникову руку для пожатия. – Ты как, Пал Андреевич? Я слышал, ты забарахлил что-то последние несколько дней?
– Ерунда, Александр Александрович, – отозвался Бидструп. – Главное – инфаркт не схватить. Инфаркт сейчас не ко времени.
