6 мая 2033 г.
Наверное, не стоило ставить дату. Ведь это, по сути, уже не запись дневника. А что? Предсмертная записка? Завещание? Даже смешно.
Слишком многое произошло. И писать об этом я не хочу. Да и не могу. Банально не хватит слов. А они и не нужны. Я просто буду помнить. Помнить до самого конца.
Это больше не мой брат. Оно давно уже перестало им быть. Вадим никогда не смог бы вырезать целую деревню. И пусть все эти люди были никчемными — наркоманами без воли или тиранами, жаждущими власти. Пусть они не жили, а просто волочили свой срок, как заключенные на зоне, — они были людьми. Теперь они
мертвы. А дома их горят. Пламенем, что может сожрать весь оставшийся мир, если его не потушить. Если не положить конец существу, его разжёгшему.
Я всегда убеждала себя и окружающих, что ничего не чувствую. Если бы так, мне было бы гораздо легче. Ведь холодный расчет давно не в пользу брата. Но эмоции разъедают меня изнутри. Половине из них я и названий‑то придумать не могу. Они уничтожают меня… И создают вновь. Той, кем я являюсь на самом деле. Без придуманных, приросших, как вторая кожа, масок. Без ненужной мишуры.
Мы с Вадимом — реликты ушедшей эпохи. Отголоски прошлого, отражающие всю алчность, злобу и ярость человека. Мы оружие Последней войны. Проигранной войны. Отработанные снаряды. Нас создавали убивать, а не жить. Уничтожать, а не созидать. И чтобы мы ни делали, мы не сможем измениться. Он точно не сможет.
Это я сделала из брата чудовище. И кровь всех убитых им людей на моей совести. Ведь тогда, три года назад, он умирал. Организм Вадима, в отличие от моего, не смог полностью абсорбировать вирус. Видимо, в генах, переданных мне мамой, было что‑то, чего не было у его кровной матери. Какой‑то ступеньки в бесконечной лестнице ДНК, чуть не стоившей брату жизни. И я совершила самую большую ошибку, на которую была способна, — перелила ему свою кровь. Вадим излечился, выжил. Но стал другим.
Да, Николай Львович. Природа оказалась умнее всех лабораторных гениев — ученых. Вы годами пытались обуздать вирус. А она сделала это щелчком пальцев, руками глупой девчонки, любившей брата.
Я создала этого монстра. Взрастила его, вскормила кровью. А потом закрывала глаза на все бесчинства, прикрываясь тем же чувством привязанности. На самом деле я просто боялась смотреть в его лицо. Ведь он — это я. То, чем я рано или поздно стану. И мне за него отвечать.
Когда мы достигнем Москвы, я умру. Но жалеть меня не надо. Жалость ранит решимость сильнее, чем пуля, сталь или когти животных. И слез по мне тоже не лейте. Слышишь, плакса? Когда я уйду, мир не рухнет! Наоборот. Ведь я делаю выбор в пользу буду-
зчп
щего. А оно за простыми людьми. За тобой, за Николаем, за Ермоловым, Чугуном, Андреем, Фрунзиком… За теми, кто живет без страха. Кто идет по своему пути и смотрит только вперед. Вы сможете создать новый мир. Лучший мир. Я верю в это. Я хочу в это верить! И если там, за Порогом, что‑то действительно есть, пообещай мне: когда мы снова встретимся, ты расскажешь, какое будущее вы построили. И только попробуй разочаровать меня, Макс. Ты знаешь, на расправу я быстрая.
Вот, пожалуй, и все. Конец моего реквиема по мечте.
Прощайте.
Михаил Андреевич отложил в сторону измятую школьную тетрадку и устало откинулся на стуле. Зажмурившись, потер пальцами переносицу. Осиленное чтиво, больше похожее на дневник истеричной школьницы, чем на записи подопытного, тем не менее принесло некоторую пользу. Не сказать, что профессор так уж впустую потратил время. Официальные документы проекта «Целестис», позаимствованные у Николая Львовича, грешили пробелами. Серьезными, надо сказать, пробелами. По мнению Корбута, результаты эксперимента протоколировал дилетант. Как можно было допустить столько неточностей в формулировках конечных способностей испытуемого! К счастью, сама «тринадцатая» расписала симптомы вполне подробно, иногда даже слишком художественно. Но ничего, вычленять истину из шелухи ненужной информации — едва ли не первое, чему учат в медицинском.
Обведя взглядом шеренгу колб и бутылочек, которыми был заставлен рабочий стол, мужчина со вздохом вернулся к документам. Вновь просмотрел выкладки формул, таблицы и диаграммы. Все‑таки он и ученые соловецкой лаборатории шли разными путями. И стоит признать, что последние, в какой‑то мере, достигли больших успехов. Но к гарантированному конечному результату тоже не смогли прийти. Возможно, будь у них время… Зато у самого профессора Корбута теперь этого самого времени больше чем до-
статочно. И на руках — материалы обеих групп. Дело за малым — учесть ошибки и создать идеальный симбиоз.
— Простите, Михаил Андреевич, — раздался из‑за спины застенчивый голос.
Нет, все‑таки стоит провести с лаборантами воспитательную беседу. Не престало ученому быть стеснительным или неуверенным. Они штурмуют бастионы науки, как‑никак. Тут нужна твердость характера и непреклонная воля!
Корбут развернулся к молодому парню лицом.
— Слушаю — с.
Лаборант замялся под внимательным, едва не сканирующим взглядом профессора и судорожно одернул белый халат.
— П — пришло донесение от сталкерской группы, провожавшей гостей на п — поверхность, — парень прокашлялся и продолжил более твердо: — Оба лишних свидетеля успешно устранены.
Степенно кивнув, Михаил Андреевич повернулся к столу, расстегнул крышку термобокса и достал одну из пробирок. В ярком свете лам накаливания, в бесчисленном количестве подвешенных под серым бетонным потолком лаборатории, густая кровь в склянке казалась особенно темной, почти черной.
— Вот, посмотрите, юноша, — проговорил профессор, наклоняя пробирку. — Перед вами яркий пример поговорки: «Кровь — не водица». В данном случае объект много важнее для науки, чем любая другая жидкость. Хотя я предпочел бы получить его в несколько более свежем виде. Да — с. А Николая Львовича мне даже жаль. Могли бы сработаться, если бы он рогом не уперся. Глупец!
Профессор поставил склянку в пластиковый держатель на столе и закрыл термобокс. Педантично сложил документы аккуратной стопочкой.
— Запомните, молодой человек, — произнес он, поднимаясь. — Для ученого наука — важнее всяких там пап, мам, подруг и прочей шелухи! Не позволяйте эмоциям затуманивать ваш разум!
Лаборант быстро — быстро закивал, отчего очки едва не слетели с его тонкого носа.
— То‑то же. А то взяли моду. Да — с, — Михаил Андреевич повысил голос так, чтобы все ассистенты в лаборатории его услышали. —
зчз
Коллеги! Материалы по программе «Целестис» наших братьев — ученых из соловецкой лаборатории имени профессора Павлова присовокупить к проекту ГМЧ. И я могу с уверенностью заявить, что мы уже практически в шаге от создания идеального солдата. Поздравляю, товарищи!
