– Что, дать закурить? – наклонился я к нему, когда все же понял его речь.
– Табак, собаки… – схватил он меня за рукав.
Тогда до меня дошло. Вытрусив из его пачки все сигареты, я выпотрошил из них весь табак и рассыпал по нашим следы.
Запах крови погнал псов вслед за нами, когда труп Радионуклида был полностью обглодан. А это произошло довольно быстро. Мы с Гоблином слышали их радостный лай сзади. В густом лесу радиус обзора небольшой, поэтому они нас не видели, хотя мы были в сотне метров от них, когда собаки наткнулись на табак. Послышался жалобный скулеж – теперь мы сбили им нюх на время. Хорошо, что они слепые. Были бы зрячие, тогда нашли бы нас по бороздам от башмаков на земле, а так им пришлось только метаться во все стороны в поисках ускользнувшей добычи.
Но не успел я сделать и двух ходок, как собаки радостно завыли. Опустившись на землю рядом с Гоблином, я проверил оружие и стал ждать быстрой развязки. Однако звуки погони не приближались к нам, а наоборот – уходили все дальше в сторону. Я сначала испугался, что псы побежали в обход, пока не вспомнил про Сержанта. Ну конечно! Они напали на его след, ведь он тоже был ранен, и запах его крови вывел на него наших преследователей. Что ж, баба с возу – кобыла в курсе дела!
Не знаю, сколько времени прошло. Каждый раз, когда сердце, казалось, не выдержит, когда хотелось все бросить и просто упасть от усталости, а дальше пусть хоть зомби живыми сожрут, каждый раз я заставлял себя сделать еще несколько ходок. „Ну, давай, еще чуть-чуть! Ну, до того кустика… еще до пригорка, а там все! Вот еще только с холма спущусь – и точно все! Ну, Гоблина чуть дальше подтяну, он ведь полегче!» – обманывал я сам себя в такие минуты – и полз. Потому что понимал – мои друзья долго не протянут. Пульс Хохмача становился все слабее, Гоблин стал впадать в беспамятство, побелев, как снег в феврале, а до границы Зоны было больше половины пути.
Так я их дотащил до железнодорожного депо. Миновал „изнанку» или, как ее еще называл черный сталкерский юмор, „красную шапочку» – аномалию, в которой человека выворачивало наизнанку, в прямом смысле слова, мясом наружу. Заметить ее и легко и сложно одновременно. Надо следить за тенями на земле. Та тень, которая падает в обратную сторону от источника света и есть „изнанка». Попадает в нее человек – и получается красная шапочка.
И тут с неба пошел дождь. Я и не заметил, когда набежали хмурые тучи, укрывая за собой рыжее вечернее солнце. Внезапно загремел гром, и первые тяжелые капли полетели вниз. Потом зачастило, и земля вмиг стала мокрой. Как там у Высоцкого? „С неба мразь, словно Бог без штанов»? Меня начало брать отчаяние из-за всех напастей, которые сегодня выпали на мою долю, когда взгляд зацепился за то, что в Зоне и странах бывшего Совка считалось роскошью, а в остальном прогрессивном мире – средством передвижения. Среди развалин депо, груды арматуры и прочего хлама я заметил угловатый салон „Нивы». Машина на вид была на ходу. Я осторожно подобрался к ней, ежесекундно вертя головой на триста шестьдесят градусов, боясь быть замеченным хозяевами транспортного средства в опасной близости от своего авто.
Капот холодный – значит, ушли давно, и, даст Бог, далеко. Бак почти полный. Что же, это судьба!
Те, кто хоть пару раз смотрел американские боевики, могут считать, что прошли курс обучения угона автомобилей. Без труда разбив стекло, я как можно бережнее затащил в салон раненых товарищей и продолжил свою разрушительную деятельность. Когда замок зажигания постигла участь ветрового стекла, я методом научного тыка быстренько отыскал нужные проводки. Машина завелась. Даже странно, что хозяева не вытянули бегунок или еще какую-нибудь деталь. Что же, действительно, лох – это судьба, как поется в популярном хите.
Мотор взревел и я стартанул с места. Как оказалось, не зря. Вслед мне послышались редкие выстрелы в промежутках между нецензурной бранью. Пули разбили заднее стекло и продырявили салон, но особого вреда мне не принесли.
Вскоре машина вышла на разбитую временем асфальтированную дорогу. Погоня осталась, не начавшись, далеко позади. Я сбавил скорость, чтобы не растрясти раненых и пел от радости, хотя у меня не было особого слуха и тем более голоса:
Это было круто, это было жирно,
Это было просто пасса-жирно!
Но тем и хороша попса, что орать эти тупые песенки без капли смысла и намека на мелодию может любой безголосый. И хоть рано еще было радоваться, моя душа запела припев, который являл собой апофегоз всей этой галиматьи:
Лох – это судьба! Это твоя и моя улыбка.
Лох – это судьба! Это чья-то большая ошибка!
…Так я и ехал, еще не веря в то, что выбрался и вдобавок вытащил с собой двух легендарных сталкеров, еще не зная, что сам впоследствии благодаря этому стану легендой, даже не догадываясь, что своей кражей обрек на смерть четырех людей из Долга, вплотную приблизившихся к разгадке тайны Зоны. Я не знал, что я еду на войну. Войну кланов и криминальных группировок, которая неизбежно должна была начаться после смерти Паука. Я и мечтать не мог, что Гоблин и Хохмач выживут, также как и мой самый заклятый враг – Сержант. Я о многом еще не знал, потому что все это – в будущем…
Убить человека своими руками. Когда я первый раз убил человека, не помню, мне уже было за двадцать. Мы с братом зарабатывали на жизнь тем, что подстерегали одиноких сталкеров на выходе из опасных участков Зоны и забирали у них товар. Не потому, что нам нравилось мародёрство, а просто мы тогда ничего другого делать не умели, да и не хотели.
В Зоне, и только в ней можно найти действительно ценные, а иногда и бесценные Артефакты. Подумать только, за один неплохой Артефакт мы получали столько денег, за сколько наши родители надрывались несколько месяцев. Продавали всё Скину – старьёвщику. Этот покупал всё, от оружия и до осклизлых шкурок мутантов. Сказать, что такое занятие мне особо нравилось, не скажу, но идти работать на завод хотелось ещё меньше. Себя и себе подобных мы называли хантерами, охотниками на сталкеров. В народе же нас прозвали «грязными сталкерами» или же просто мародёрами.
Ранней весной два хантера гнали сталкера по прозвищу Аббат. Его взгляд не выказывал особой усталости, но взмокшие волосы, выбивающиеся из-под темно-зеленого шлема и посеревшее от пыли лицо и камуфляж говорили об изрядном марш-броске. Сапоги были перемазаны глиной настолько, что невозможно было разобрать их изначального цвета.
Пахло плесенью. Из открытых канализационных люков выветривались тошнотворные запахи тухлой воды. Кое-где уже стала пробиваться скудная растительность. Начинали набухать почками растущие прямо из выбитых окон домов чахлые деревца с уродливыми наростами. Теперь в этом городе обитали только крысы и мутанты.
