Дом был высокий, двенадцатиэтажный, но лифт, как это часто бывает, был мертв, и только неровный листок, приклеенный скотчем к раздвижным дверям, вещал, что реанимация состоится не ранее следующей недели. Так что на седьмой этаж пришлось тащиться пешком.
Примерно на уровне пятого Генка вдруг остановился.
– Я дальше не пойду, – коротко сообщил он, присаживаясь в углу возле батареи.
– Чего это? – возмутилась было Лика, но Михаил, поймав глазами Генкин взгляд, вдруг коротко кивнул.
– Так надо, не спорь. Пошли.
Прежде чем девушка нажала кнопку дверного звонка, Михаил поймал ее ладонь и вдруг прижался к ней губами. Он и сам бы не мог сказать, в какой момент тонкие пальчики под его губами сменились чем-то восхитительно нежным, податливым и одуряюще пахнущим, кружащим голову и выбивающим из-под ног пол… с трудом прервав поцелуй, он сделал шаг назад. Лика смотрела на него расширенными от удивления глазами.
– Ты что? Как… как прощаешься…
– Ненадолго, – шепнул он. – В квартиру ты пойдешь одна. И вот, возьми… – Он сунул ей тяжелый пистолет. – Обойма полная, восемнадцать патронов. На виду, главное, не держи, но и из рук постарайся не выпускать. Обычного предохранителя тут нет, есть два автоматических, один – вот этот выступ, когда рука сжимает рукоять, он отключается. Второй – аналогичная конструкция на спусковом крючке.
– Ты чего-то боишься? – свистящим шепотом спросила девушка.
– Я теперь всего боюсь… особенно с тех пор, как тебя увидел.
Она чуть заметно покраснела.
– А ты?
– Генка сидит внизу, я пойду наверх. В случае чего, обеспечим прикрытие. Если засада здесь есть и если она организована по-умному, то самой этой квартирой дело не ограничится. Группы подстраховки наверняка разместились выше или ниже. И помни, у тебя максимум десять минут. Либо на то, чтобы вы вышли вдвоем, либо на то, чтобы позвать на помощь. Протянешь хоть пять секунд сверх нормы – буду считать, что ты влипла. И я тебя прошу – будь осторожна.
Когда Миша скрылся на следующей лестничной площадке, Лика нажала кнопку звонка. Замок щелкнул почти сразу, как будто бы Игорь стоял в прихожей… хотя, конечно, мог и стоять. Не так уж и сложно прикинуть, сколько времени требуется для подъема на седьмой этаж.
На нем был знакомый спортивный костюм, вытянувшийся на коленках, не раз штопанный и давно уже сменивший первозданный цвет на возрастную линялость. Костюм был правильный – Игорь не раз выслушивал дружеские насмешки в адрес этого наряда, которому оставался верен из каких-то ностальгических соображений.
Он окинул девушку взглядом и после секундной паузы произнес:
– Привет, Анжелика, ну у тебя и видок. На себя не похожа. Проходи.
Лика вошла в полутемную прихожую, чувствуя, как по спине вдруг пробежали холодные мурашки. Что-то было неправильно, но она никак не могла понять, что именно, и почему в душе растет ощущение страха.
– Ты как? – спросила она, чтобы развеять гнетущую тишину.
– Нормально, – хмыкнул он. – После того, что по телику передали, из дома выходить не стоит. Так и сижу здесь уже три дня подряд. Чаю хочешь?
Лика почувствовала, что ее словно окунули в ледяную воду. Казалось, даже волосы встали дыбом. Она не любила чай, не пила его никогда и ни при каких условиях – и Игорь это знал. Немногие знали почему, и он в том числе. Ей вдруг стало очень тоскливо, а рукоять пистолета, упрятанного в объемном кармане куртки, вдруг сделалась особенно тяжелой и липкой.
«Может, забыл? – подумала она в жалкой попытке обуздать испуг, в стремлении найти объяснение этому незначительному факту. – Мало ли что, стресс…»
– Давай, – вдруг неожиданно для себя самой сказала она. – Только глоток. Времени мало. Я раздеваться не буду.
Он кивнул и, не оглядываясь, двинулся на кухню. Она пошла за ним и, наблюдая, как он возится с заварником и кружками, как разливает в тонкий фарфор темно-коричневую жидкость, ёжилась и крепче стискивала пистолет в кармане.
– Как наши? – спросил он. – Тоже прячутся? Тебе сколько сахара?
– Две, – автоматически ответила она.
Он на мгновение замер… Лике показалось, что Игорь прислушивается к чему-то. Затем повернулся к ней.
– Слушай, а может, кофе? Ты же вроде чай недолюбливаешь.
Она вздрогнула, как от пощечины. Игорь не мог сказать такое… Кто знал о том, что ее, Ликина, бабушка умерла, держа в руках большую кружку с чаем. Она до сих пор не могла забыть эту жидкость, стекающую по пледу, укрывавшему бабушкины ноги… может, это было просто легким и не приносящим окружающим особого беспокойства психическим расстройством, может, со временем она преодолеет его. Если у нее будет это время. Игорь знал эту историю, как знали Сашка, Борис… Рука Лики, сжимающая пистолет, рванулась из кармана, и тут же чьи-то стальные пальцы стиснули запястье. Она чувствовала, как ей разжимают стиснутую ладонь, как отбирают пистолет – и ничего не могла сделать. Что-то похожее на толстый резиновый шланг обернулось вокруг шеи, грозя в любой момент пресечь дыхание. Руки заломили назад – ровно настолько, чтобы небольшая боль подала мозгу сигнал, что еще пара-тройка миллиметров… и станет очень, очень больно. Ее держали крепко, профессионально, практически не давая возможности пошевелиться.
«Игорь» смотрел на нее в упор и чуть заметно улыбался.
– На чем я прокололся? – спросил он. – Неужто на чае?
Она молчала.
– Говорить не хочешь? Ладно… Анжелика, я задам тебе несколько вопросов. От них будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Вариантов у тебя, собственно, всего два. Либо останешься жить, с тяжелой формой амнезии, забудешь все, что произошло с тобой за последние годы. Либо умрешь… а пока будешь умирать, все равно расскажешь все.
– Если я все равно расскажу, зачем же меня убивать? – Она нашла в себе силы усмехнуться.
Он открыл кухонный шкаф и достал оттуда прозрачную банку. Лику передернуло от отвращения – в банке извивалась какая-то отвратительного вида тварь, похожая на огромную соплю грязно-зеленого цвета. Слизь непрерывно отращивала ложноножки, пытаясь пробраться сквозь стеклянные стенки, но это было ей не по силам. И все же в нескольких местах стекло утратило прозрачность, став матовым, как будто разъеденное сильной кислотой.
– Вот эта прелесть, – спокойно заметил «Игорь», – питается живой плотью. Но проблема в том, что процесс этот очень болезненный. Где-то минут через десять ты будешь совершенно счастлива признаться во всем, ты даже будешь умолять меня выслушать твою исповедь. С одним-единственным условием – чтобы я тебя потом убил.
