— Люблю тебя, люблю! Прости, не подумала, не так подумала… Ты меня всё равно любишь? — шептала она, едва ли не со слезами в голосе.
Он, поворачивая голову, доставал щекой только до её пальцев.
— Люблю, подпоручик графиня Уварова. А что — совсем неплохо звучит. Как думаешь?
Генерал Чекменёв докладывал Императору, а в малой гостиной, примыкающей к кабинету, ожидал аудиенции господин Катранджи, он же купец первой гильдии Катранов, желающий представить на Высочайшее имя проект строительства завода по изготовлению новейших летательных аппаратов. Не имеющих аналогов в мире. Который (мир), как тоже известно, в ближайшие годы будет занят совсем другими проблемами.
Император окончательно решил свой внешний облик привести в соответствие с внешностью глубоко уважаемого предка — Александра второго Освободителя. Ростом, чертами лица и статью Олег Константинович очень на него походил, требовалось только две недели на взращивание волос на лице и усилия хорошего куафёра.
Кажется, получилось. Жаль, что пока не до конца получается с той же быстротой и эффективностью развернуть в подражание Александру весь государственный корабль курсом «великих реформ». Но это — до поры. Вскоре Россия поймёт и дружно станет приветствовать государевы новации, без кнута и крови возвращающие её к золотому веку. Серебряный Олег не любил. Модерн, декаданс и неудержимое скатывание к мятежам, бунтам, мировой войне.
— Так ты уверен, Игорь, что за этой мерзкой авантюрой опять и снова — Англия?
— Совершенно уверен, Ваше Величество!
— Ты это брось, хорошо? — мягко попросил самодержец, разминая папиросу «Кара Дениз». Эти папиросы, необычайно длинные и толстые, набитые табаком, выращенным на специальной плантации, регулярно поставлял ему губернатор Западной Армении. — Не выношу. На приёмах — ладно. А с глазу на глаз — какое я тебе Величество? Не желаю быть Каракаллой, предпочитаю — Марком Аврелием.
— Пусть будет по-твоему, Олег. Англия. Она, причём сейчас — только она. Кто больше неё теряет от выхода России из ТАОС? Сухопутных войск для сохранения статус-кво у неё фактически нет. Жалкие пять дивизий, которые невозможно посылать в самое пекло, иногда фактически на убой. Солдаты просто не пойдут. Они не привыкли. И «общественное мнение» не готово к переходу на военные рельсы. Значит, те доминионы, что мы прикрывали Экспедиционным корпусом, она потеряет завтра же. Флот? Ну, неплохой у них флот, но опять же, если наш займёт нейтральный нейтралитет[89], что им делать? Мы свои эскадры из Атлантики, Индийского океана и Средиземного моря оттянем в Порт-Артур и Хайфу, у европейцев не хватит сил берега и коммуникации прикрыть. На других союзников надежды мало.
Мы всю жизнь им вольно или невольно помогали. Начиная с наполеоновских войн. И — никакой благодарности. Наоборот — старательно культивируемое озлобление масс и подлые выходки, вроде Крымской войны и Галлиполийской[90] (она же — Дарданелльская) операции… Цели и методы у них прежние — «разделяй и властвуй», «у Британии нет постоянных врагов и постоянных друзей, есть только постоянные интересы». «Как тяжело жить на свете, когда с Россией никто не воюет!» Да что я тебе буду объяснять?
— Мне — не надо. Вот, смотри. — Олег показал на груду бумаг, покрывающих почти весь стол. — Это — личные письма и телеграммы от президентов и премьеров Великих держав. Убеждают, просят, почти умоляют не разрушать мировое равновесие…
— И как ты отвечаешь? — Чекменёв спросил с искренним любопытством. Ему на самом деле было интересно.
— Знаешь, они ведь почти все, что протестанты, что католики, любят рисоваться своей приверженностью Библии. Кто Ветхому Завету, кто Новому…
— Ну?
— Так я им и отвечаю: смотри страницу такую-то, стих такой-то. А там написано: «Какою мерою меряете, такою и отмерится вам». Или: «Не желайте ближнему своему того, чего не желаете себе». Без комментариев.
— Лихо. Ты вот Второму Александру стараешься соответствовать, так и Третьего вспомни.
— Что именно?
— «Европа может подождать, пока русский Царь ловит рыбу…»
Олег рассмеялся, достал из тумбы стола любимый графинчик, тарелку с солёным огурцом и двумя чёрными сухарями, сам разлил, и они, как в молодости, махнули по-гвардейски.
— Так и будем действовать. И наблюдать, кто в какую сторону колебаться начнёт. Зови своего Катранджи. Да вот, кстати, дошло до меня, что некий подполковник Уваров, не тот ли самый, что в Варшаве геройствовал, и тут себя показал. Тебя, считай, из глубокой и полной задницы вытащил. Так?
— С чего ты взял? — вскинул Чекменёв подбородок, изображая оскорблённое достоинство.
— Успокойся. Какая бы мне цена была, если б своих информаторов не имел. Так? — с нажимом повторил Император.
— Ну, в определённой мере…
— И теперь что? Полковника ему дать? Золотое оружие? Георгия очередного? Раз ты представления не написал, я и сам могу…
Чекменёв глубоко вздохнул.
— Вот этого — не надо. Прошу. Парень хороший, с перспективами. Но я бы его, такого, ещё лет пять в капитанах подержал. И то для его лет много. А он уже подполковник. Щедрый ты слишком, в ущерб делу…
Олег Константинович разлил ещё по одной, пристально глядя на друга. Умел он смотреть так, что гонор сбивал почти с любого.
— Соперника боишься?
— Что ты, Олег? Какой он мне соперник? Всего двадцать семь ему скоро будет. Способный, да. Очень способный. Только я иногда почти со страхом представляю, на какие выверты он способен, если его постоянно в ежовых рукавицах не держать. Для него же ни авторитетов не существует, ни умения примениться к обстоятельствам. Если уверен, что прав в своём понимании «долга», будет идти до конца.
— А уже были случаи, когда он оказался «не прав»?
— Если дождёмся, долго придётся расхлёбывать. Как после Варшавы.
— Тебе не стыдно, Игорь? — Олег Константинович вертел гранёную рюмку в пальцах и улыбался. — Ты сейчас жив почему? Ответь честно. «А там я буду посмотреть»[91].
— Да неважно это, неважно кто кому чем обязан. Я в чисто воспитательных целях. Нельзя его сейчас поощрять. Он и так много о себе воображает, а награди ты его… Я вообще хотел ему показательный «разбор полётов» устроить. Не наказывать, но дать понять, что личное геройство не искупает организационных промахов и просчётов.
— Эх, Игорь, — сказал Император. — Когда я тебя из поручиков в полковники производил, ты сильно возражал? А сколько у тебя промахов было… Я тебя сильно бил? Смотри, серьёзного врага наживёшь, как Ришелье — Д'Артаньяна. Он молодой, а ты скоро стареть начнёшь. И чем ваше противостояние закончится? Хоть так, хоть эдак, а для дела пользы никакой. Так что орден я Уварову всё равно дам. Какой сочту нужным. А представления на непосредственных участников операции ему прикажу писать, не тебе. Понял?
