Девушка кинулась помогать ему, и когда последний заряд был пристёгнут к скафандру, двое людей снова вернулись к созерцанию наружного космоса, но теперь их волновал совсем не линкор. Они ждали ответную волну, свидетельство реагирования на дерзкое использование «расширенных» возможностей человеческого разума. И, спустя несколько минут в околопланетном пространстве действительно засияли кольцеобразные вспышки внепространственных разрывов. Эскадра имперцев в добрую полсотню кораблей различных размеров прошла к миру Питомника из осевого мира соты.
– Ну, я потопал. – Старший зачем-то глубоко вздохнул, задержал дыхание, как будто собрался нырнуть под воду, и вновь исчез.
С интервалами примерно в минуту исчезли в облаке огня три имперских крейсера. И дед опять появился в кабине, схватил ещё три контейнера и опять исчез. Так повторялось непрерывно, пока оставшиеся двадцать кораблей вражеской эскадры в панике не скрылись из зоны видимости на своих маршевых двигателях. Тогда дед появился и вновь исчез, последний раз за эту битву. Теперь наставник девушки навесил на себя не три, а четыре смертоносных ранца, которые совокупным весом критически сковали его движения.
Позже все узнали, что наряду с блистательными победами случилось и одно печальное поражение. По официальным данным, планетарную защиту каким-то образом пронзили четыре, видимо, совершенно секретных, неизвестной системы вражеских боезаряда. Они не взорвались сразу на поверхности Питомника, а пробурили себе подземные каналы и полностью испепелили бункер командования с центром управления контроль-ошейниками и всеми-всеми кураторами групп испытуемых. В огне исчезли и все записи, фиксировавшие ход этой загадочной битвы. Лучшие умы Организации даже спустя десятилетия так и не смогли понять, каким образом не столичный мир развитой соты, а обычная планета-тюрьма, используя свои не особо значительные ресурсы, захватила линкор-супертяж и полностью уничтожила эскадру, пришедшую ему на помощь. Но учитывая факт, что все заключённые продолжали сражаться дальше, даже узнав, что их ошейники отключены, и вырвали в неравном бою окончательную победу, высшее командование Организации приняло беспрецедентное решение.
Полной и безоговорочной амнистии подлежали все заключённые, выжившие в этом невероятном сражении.
…током бьёт, зараза. Малоприятно быть отвлекающим раздражителем. Вначале подставляться, а став мишенью, избегать поражения разрядом. Ещё больше, судя по всему, подобная затея не нравится Алексу, крупному и громоздкому телу в плотной жидкости тяжелее, даже если оно облачено в скафандр с энергоусилителями. Наверняка нахватался он молний до россыпей звёздочек в глазах.
Трудно поверить, но факт. Ильм прилепил все три взрывкомплекта, этого более чем достаточно. Пульсирующий шар наотрез отказывался его замечать и метал смертоносные искры только в нас двоих. Отличная работа, Тич, впрочем, как обычно. Значит, уносим руки-ноги, времени в обрез, таймеры запущены. Плывём по отдельности, хаотично меняя траекторию. Видимость паршивая, чуть не напоролся на каменного ежа. Ядро, понятное дело, пускает нам вслед молнии, промахивается, мы уже далеко. Живое, чувствует свою кончину, как теленок, ведомый на заклание. А потому разряды лихорадочно частят, появляются гидравлические импульсы. Броня скафандра пока что сглаживает прямые попадания, но батареи надолго не хватит. Чепуха, прорвёмся, вот и лодка видна… Ильм приотстал, бедняга, может, застрял в липких жилах, тянущихся от ядра до самой поверхности. Э-э, нет, он уже внутри, вон его физиономия маячит в иллюминаторе! Значит, это мы отстали, неудивительно, плыли-то несусветными зигзагами, нас Тич не прикрывала экстрасенсорным «зонтиком», да и энергия на исходе или топливо, на чём бы там ни работали эти скафандры, кипяток почти всё высосал. И несмотря на то что все эти факторы ей известны, голос Тич, звучащий в коммуникаторе, призывает поторопиться… Максимум мощности микротурбинам на стопах, выпускаю из конечностей ласты и гребу к лодке что есть сил. Алекс не отстаёт.
Поэтому мы успеваем.
Экипировка – настоящее чудо! Прекрасно расчехляется за секунды, её не требуется долго и утомительно сдирать с себя по частям. Несколько телодвижений, и скафы опадают на пол. Мы оставляем их лежать в буферном отсеке и следуем прямиком в рубку.
Тич, увидев меня, улыбается своей светлой, неповторимой улыбкой. Хотя, возможно, у меня галлюцинации на почве кислородного голодания, поди пойми эту женщину, ещё и беременную. Улыбается она и даёт полный вперёд, максимально полный в условиях жидкостной среды. Скорости вполне хватает, чтобы нас припечатать к стене после резкого рывка. Ильм предусмотрительно занял место в штурманском кресле, где обычно сижу я. Какого ляда, спрашивается, если он не сечёт в навигации?
Гравитация автоматически нормализовалась, благо такая функция предусмотрена, и мы получаем возможность занять кресла. Я устраиваюсь по левую сторону от жены, таким образом, она защищена от словесных нападок Алекса, которые вполне возможны после резкого старта. Но тот, на удивление, молчалив. Укрепился в лежанке поодаль от нас, выглядит спокойным и, кажется, всем доволен. Хотя я отчётливо слышал, как он ударился затылком о пластиковую обшивку стены, очень характерный звук. По логике многих его прежних реакций Алекс сейчас должен бы закономерно, как он считает, возмущаться. Однако – молчит. Последнее время этот парень непривычно позитивен, даже начинает чем-то напоминать своего покойного брата. Права Тич, никому из нас просто так уйти в отставку не удастся при всём желании. Сколько нас было в начале, столько и останется до конца. Уменьшение количества тел, остающихся в строю, не принципиально…
А вот сейчас бабахнет, и нас по-любому зацепит. Обратно, наружу, проколоться мощности не хватит, поэтому надо отплыть как можно дальше от эпицентра. Там, на бомбах, стоит допотопный часовой механизм. Каждая секунда дорога…
БАБАХНУЛО!!!
Как почти всякий из живущих, я думал над тем, что же такое смерть. Отбрасывая религиозные толкования, старался самостоятельно прийти к ответу, что остаётся после того, как умирает физическое тело. Да, определённо, из остывающей биомассы высвобождается некая информация, это ясно. Но что с нею, душой ли, духом, не важно, как назвать, происходит дальше?
Может, она, как и тело, постепенно сгнивает? Растворяется в мироздании, как дыхание в толпе или слабое магнитное поле, оставшееся после разряженного носителя? И главный вопрос: буду ли я по-прежнему способен мыслить в том или ином смысле, потеряю ли свободу воли, останутся ли при мне прежние чувства или появятся новые?
