Она кивнула и двинулась дальше, а я ползком направился к машине. По идее, в багажнике должен был сохраниться неплохой арсенал, это будет для противника не очень приятным сюрпризом. Главное, чтобы с Катькой ничего не случилось, пока я туда доползу. За себя я не беспокоился, поскольку разделение наших сил для ребят осталось незамеченным. Они продолжали молотить в сторону носилок, не обращая на мой отход никакого внимания.
Пока я полз, пацаны дважды пытались подняться и перейти в наступление, но Катька их срезала. Слабенькими они были идти в полный рост на автоматный огонь. А вот ползком, видимо под давлением командиров, они двигаться осмеливались, постоянно сокращая расстояние до Катьки и Макса. Это меня тревожило. Тревожило настолько, что я не выдержал, вскочил и побежал к машине. Ну не мог я уже тратить время на ползанье!
Заметив мой маневр, ребята тут же перевели весь огонь на меня. Пули зашлепали в грязь, засвистели, но это вызвало во мне не страх, а нарастающий боевой кураж.
«Теперь они доползут, — думал я на бегу. — Теперь они наверняка доползут».
Правда, долго я бегать под пулями тоже не мог. Когда пару раз свистнуло совсем близко, я шлепнулся в грязь, потому что понял — ребята как следует пристрелялись. Если продолжать бежать, то добром это не кончится. К тому же после марша с носилками рука снова начала болеть так, что глаза из орбит вылезали. Мне хотелось хоть чуть-чуть отдышаться. Со стороны леса продолжали гулко колотить автоматные очереди. И вдруг зашипела рация.
— Саша, это я, — прозвучал искаженный помехами голос Катьки, — Мы на самом краю.
— Прыгай! — ответил я, чувствуя, что становится значительно легче. — Кидай Макса вниз и прыгай следом. Сразу окажетесь в кроватях.
— А что потом будет с Максом? После того как проснется?
— Я знаю, чем ему помочь! Прыгайте скорее, а то помогать будет некому.
Ответа не последовало. Подождав секунду, я попробовал вызвать Катьку, но эфир молчал. Улыбнувшись, я поднял лицо к серому небу и несколько секунд с наслаждением ловил ртом капли дождя. Несмотря на боль в руке, давно мне уже не было так хорошо. Однако пацаны не унимались, продолжая рубить воздух короткими очередями. Пора было уже как следует надавать им по заднице. Дело в том, что задача моя была куда сложнее, чем просто прыгнуть с Обрыва. Я не хотел говорить Катьке об этом, но, когда возникла возможность добраться до машины, я понял, что реальность меня еще некоторое время подождет. Потому что я никого не мог оставить в сфере взаимодействия после того, как уйду. Ни одного человека. Мне необходимо было убить всех, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не смог помешать Алисе. От одной мысли, что придется убивать пацанов, мне делалось дурно, но другого выхода не было. Вот и все.
Я хотел уже отбросить бесполезную теперь рацию, но вдруг у меня в голове сверкнула молния озарения. Усмехнувшись, я подполз к машине и распахнул правую дверцу. Внутри никого не было. Только на приборной панели лежала записка, нацарапанная горелой палочкой на обороте кассового чека из магазина: «Я ушел. Гром».
— Вот зараза! — рассмеялся я. — Вот зараза, прапорщик Громов!
То, что Гром не погиб, придало мне дополнительных сил. Придавало сил и то, что на заднем сиденье я обнаружил два «Шмеля», а в багажнике по-прежнему стоял крупнокалиберный пулемет «ДШК» со снаряженной лентой. Валялось там и еще что-то, но не было времени разбираться. Теперь от того, как я сработаю, зависело очень многое. Не только судьба Мироздания, но и жизнь четырех десятков пацанов, оставшихся за спиной. И черт его разберет, что важнее.
Я перевел рацию на волну противника и произнес:
— Алло, в эфире! Говорит Александр Фролов. Предлагаю всем желающим немедленно покинуть сферу взаимодействия. У меня в машине имеются такие огневые средства, которые дадут мне возможность уничтожить весь ваш отряд в течение нескольких минут. Прошу ответить!
— Пасть закрой, недоносок, — ответил голос в эфире. Наверное, кто-то из командиров. — Всем переключиться на резервную частоту!
Эфир умолк, но я знал, что семя, брошенное в землю, не может не дать ростка. Особенно если его полить хорошо. А чем полить, у меня с собой было. «Шмели» пока рано было трогать, а вот ответить на автоматные очереди огнем из «ДШК» — в самый раз. Перебравшись через спинку переднего сиденья, я высунулся через выбитое заднее окно, чуть опустил ствол пулемета и дал умеренно длинную очередь. «Жигулька» задрожала, как в лихорадке, а за пеленой дождя взмыла в небо еще более плотная пелена грязевых фонтанов. Мне не хотелось никого убивать, но показать мощь было необходимо, поэтому я намеренно перепахал землю перед носом у пацанов. Наверное, Громов бил из «ДШК» более прицельно, скорее всего, даже нанес кое-какой урон, поскольку после первой же очереди ожила моя рация.
— Я не хочу умирать, — раздался в эфире голос парня. — Дайте нам отойти к Обрыву. Мы просто уйдем.
— Кто это «мы»? — поинтересовался я.
— Ячейка из пяти автоматчиков. Джей пристрелил командира, и мы могли бы эвакуироваться.
— Хрен вам. Вам свои же станут в спины стрелять. Пока не увижу организованной колонны, буду молотить во все, что движется. Делайте что хотите, как хотите связывайтесь со мной, но к Обрыву я пущу только обезоруженную колонну. Все, конец связи.
Для повышения веса своих слов я добавил еще пару коротких очередей, с удовольствием глядя, как крупнокалиберные пули поднимают грязь к истекающим дождем небесам. Фонтаны размокшей глины вздымались под натиском свинца, а потом опадали жирными каплями. Воздух так завизжал рикошетами, словно из него нервы вытягивали плоскогубцами. Я представил, как размочаленные о камни пули рвут пространство зазубренными краями стальных оболочек, и мне самому стало страшно. Если бы не я стрелял, а в меня, то было бы совсем худо. Пацанам не позавидуешь. Мне-то уже под крупнокалиберный огонь попадать приходилось, потом я нажирался спиртом до бессознательного состояния, отходил, мучился суровым похмельем, и через несколько подобных циклов нервная система переставала так уж жестко воспринимать огонь противника. Совсем не смог я привыкнуть только к минометной пальбе. Спирт не помогал вообще, а конопли, даже афганской, столько не выкурить. Наверное, и ребятам нужно напомнить, что такое двести граммов тротила.
Я взял один из «Шмелей», привел его в боевое положение, вышел из машины, чтобы ее не разнесло реактивной струей, прицелился поверх голов и опустил прицельную планку. Металлический тубус чуть рвануло из рук, реактивная граната вырвалась из него и по пологой дуге ушла к кромке леса. Яркая вспышка шарахнула по глазам через пелену дождя, и почти сразу по ушам ударило взрывом. Вздыбленная земля комьями подлетела вверх, тут же рухнула, но истошный вой осколков длился еще не меньше десяти секунд. От этого воя кровь в жилах стынет, потому что организм отчаянно сигналит: это звук приближающейся смерти. Каким образом организм это понимает, я не знаю, но факт остается фактом — звук разлетающихся осколков производит на редкость тягостное впечатление. Даже на меня. Чего уж о зеленых пацанах говорить?
