Он не был сладострастником, не мог «похвастаться» жадностью или жестокостью.
На самом деле он хотел разве что узнать, что произошло с миром, и поэтому терпел и ждал, когда это закончится.
– Куда? Как?.. – прозвучало снаружи и изнутри, но слабо и удивленно, и черное облако начало съеживаться.
Через миг оно стало крохотным пятнышком где-то в глубинах души, и Андрей понял, что, пока он не поддастся одному из низменных желаний, существо в золотой короне больше не явится ему.
Оно и вправду было частью его, Андрея Соловьева, как само сказало однажды.
А грех, за который пеняли «калики», как раз и состоял в том, что он не боролся с черной тварью, предпочитая этой борьбе иную, куда более простую – с «драконами», «оборотнями» и прочими чудовищами.
– Проход открыт, – сказал Андрей, глядя на свободную лестницу.
Поднявшись по ней, он увидел, что не все так просто, – загораживая выход в коридор, точно такой же, как и на первом этаже, стоял старик в рубище, с посохом и белым филином на плече.
Голубые глаза холодно блестели, птица время от времени недовольно моргала.
– Привет, – сказал Андрей, останавливаясь. – Теперь-то скажешь чего-нибудь?
– Я и раньше говорил, – голос у хозяина белой птицы оказался мощным и глубоким, – только ты не мог слышать меня.
– Возможно. Но кто ты такой?
– И ты, и все остальные, и я сам, – загадочно ответил старик. – Не думаю, что поймешь, но с практической точки зрения это означает, что мне в определенной степени открыты мысли всех людей, поскольку из них я происхожу, из них черпаю свое существование.
– Может быть, ты знаешь, что произошло? – спросил Андрей, думая, что услышит очередную муть.
– Знаю, – просто сказал старик. – Ребята, устроившие эксперимент, заигрались. Неважно, в чем он заключался, важно, что он вывернул реальность наизнанку и сделал внешним то, что было для человечества внутренним.
– То есть весь нынешний мир… – начал было Андрей.
– Внутренняя сущность человечества во всей ее неприглядности! – Старик ударил посохом, филин на его плече качнулся. – Чудовища, ловушки, уродство и гниль, мерзкие, хотя и величественные чудеса… разве непохоже?
– Но куда исчезли люди в тот день?
– Тот, кто был внутри ничем, тот и стал ничем, монстры обернулись монстрами, только настоящие люди сохранили облик, но и тех почти всех коснулась трансформация. Понимаешь?
– Кажется, да… – Андрей потер лоб.
В голове это укладывалось с трудом, но укладывалось, хотя и попахивало гнусной мистикой.
– Как такое оказалось возможным? – спросил он.
– Я смогу тебе ответить, но поймешь ли ты ответ? – проговорил старик с улыбкой. – Процесс преобразования энергии, даже я бы сказал, энергий, запущенный в ночь на пятое мая, сложен, и осмыслить его сумеет не всякий суперпродвинутый физик. Ну а ты?
– Не физик, – признал Андрей. – Но что с этим можно сделать? Можно ли вернуть…
– Все назад? – закончил фразу обладатель посоха. – Нет, не думаю…
В этот момент Соловьев осознал, что его собеседник говорит вовсе не на русском, что он произносит какие-то нелепые нагромождения звуков, непохожие на слова, но те то ли в ушах, то ли в мозгу странным образом трансформируются так, что становятся понятными.
– Установка, с помощью которой перевернули реальность, все еще работает, – сообщил старик. – Она качает энергию из меняющегося, зыбкого мира и вышла на циклический режим функционирования. Ты можешь взглянуть на нее, но остановить… вряд ли. Есть вероятность перезапустить ее, только результат такого поступка никто не предскажет.
– Пойдем, глянем, – сказал Андрей. – Да, еще один вопрос… Кто такой Господин? Его слуги следили за нами от самого Нижнего Новгорода, а позже его марионетками стали мои спутники… – Вспомнилась мертвая Лиза на асфальте, окровавленное лицо Ильи, и он невольно сжал кулаки.
– Это вы все, люди, общественное сознание, коллективный разум, называй как хочешь. То, что управляло большинством из вас раньше и управляет частью выживших сейчас. Оно есть во всех, и все есть в нем, только не каждый является его слугой, или скорее рабом.
– То есть это… что-то вроде Бога? Или скорее Дьявола? – Андрей наморщил лоб.
– Ни то ни другое, оно способно на поступки, имеет желания, но вряд ли осознает себя. – Старик улыбнулся. – Жаждет, чтобы каждый был под его контролем и поступал так, как положено, как все, дотошно и придирчиво следит за этим… но не думаю, что тебе стоит забивать такими вещами голову.
– Да, конечно. Пошли.
Обладатель белого филина развернулся и зашагал по коридору, мягко постукивая посохом. Андрей двинулся следом, и вскоре они оказались перед двустворчатой дверью с парой стеклянных окошек, похожих на иллюминаторы.
Те качнулись бесшумно, глазам предстала комната с большим пультом: десятки кнопок и тумблеров, несколько экранов, на двух крутились ленты скринсейвера, на третьем вспыхивали группы цифр; мягкое гудение доносилось из-под пола, проектор под потолком создавал на стене изображение – опутанный трубами контейнер из светлого металла.
– Центр управления установкой, – сказал старик, подходя к пульту. – Вот она.
На большой красной кнопке диаметром сантиметров в пять красовалось слово «Reset».
– Не верится, что такую штуку сделали… – пробормотал Андрей.
– Естественно, это символ, но сейчас он сработает не хуже, чем реальная вещь, особенно в подобном месте. – Хозяин белого филина развернулся, глаза его сверкнули. – Ты должен только решиться.
– И что тогда случится – неизвестно?
Старик пожал плечами и улыбнулся:
– Нет.
Андрей подумал, какой у этого существа может быть интерес в такой ситуации… Ведь если сгинет рожденный пятого мая мир, то исчезнет и оно… но кто сказал, что быть таким, как его собеседник, легко?
Что он теряет, нажав на кнопку?
Жуткую, уродливую реальность. Полное одиночество.
Что получит?
Неизвестно.
Это стоит того, чтобы рискнуть.
– Ну что же, как сказал один известный человек: «Поехали!» – Андрей сделал шаг вперед.
Кнопка поддалась удивительно легко.
Он провалился в клубящуюся, заполненную касаниями темноту – его трогали мягкими «лапами», острыми «когтями», щетинистыми «усиками», чем-то еще, шершавым, как наждачная бумага…
