Гумилев хмыкнул, а в кабинке мобиля стало светлее. Мой комм создал голографический экран, и я поначалу решил, что он уж совсем распоясался – ладно, болтает без спросу, но начинать спамить картинками? Может, в него все-таки влез какой-то вирус? Спустя мгновение, когда на экране появился прекрасный образ Феи Морганы, я понял, что ошибся насчет вируса.
– Какая цыпочка! – цокнул языком Соловей.
Его Моргана игнорировала. А мне слегка улыбнулась и тихо проговорила:
– Даниил! Мы так о тебе беспокоимся… И о Николае Степановиче, разумеется. А вы сбегаете на Луну, никому слова не сказав.
– Наше местоположение известно всем? – ничуть не смутившись, словно обращаясь к старой знакомой, поинтересовался Гумилев. Я бы предположил, что он ожидал появления Морганы или кого-то еще. И был с ней хорошо знаком… Хотя кто с ней не знаком?
– Нет, конечно, – ответила Моргана. – Напротив, я прикрою ваши подключения и перемещения, насколько смогу, а могу я немало. Но я прошу вас не ехать к продюсерам сразу. Не нужно.
– А ты кто такая? – возмутился Дима.
Моргана цыкнула на него:
– Тихо!
Дима спорить не посмел и только глубже вжался в кресло.
– Почему нам не надо ехать к заказчикам убийства Ницше? – прямо спросил Гумилев.
– Нам стоит подготовиться к встрече. А вам спрятаться, до выяснения обстоятельств.
– Я не хочу прятаться, – заявил поэт. – Я намерен выяснить обстоятельства.
– В том и беда… А подождать немного вы согласны? Встреча состоится, так или иначе. Теперь ее не избежать.
– Да кто они, эти загадочные продюсеры?! – воскликнул я.
– Не продюсеры они вовсе, – вздохнула Моргана. – И не о том речь. Поезжайте к Виолетте, а? У Даниила на Луне есть прекрасная знакомая. Милая, ласковая девушка. Погостите у нее. А уж я помогу вам не сбиться с пути.
– Где живет Виолетта? – спросил поэт.
– В секторе, который занят преимущественно немецкими поселенцами. Работает она в химической лаборатории. Интересно, правда?
– Скорее, предсказуемо, – ответил поэт.
– Почему? – спросил я.
– Случайности вытесняются из современной жизни. Что лично меня удручает, – ответил Гумилев. – Знаете, Даниил, мне все еще хочется встречать Одиссеев во мгле пароходных контор, Агамемнонов между трактирных маркеров.
– Не получается? – Я уже не пытался что-то понять. Нужно было выбрать чью-то сторону, и я решил, что буду помогать Гумилеву. Какими бы делами он ни занимался. Пока так, а дальше видно будет.
– Иногда получается, – ответил Николай Степанович. – Но все чаще мне, как Одиссею, хотевшему избежать похода на Илион, злокозненный Паламед кладет сына под плуг. И ничего не остается, как остановиться и поступить так, как нужно грекам.
Сначала я попытался сообразить, кто такой Паламед и связан ли он как-то с Галахадом, Ланселотом, Артуром и Гвиневерой. В легендах о рыцарях Круглого стола действовал сэр Паломид, но поэт четко произнес «Паламед». Да и при чем здесь греки, я сразу не понял. Но спустя несколько мгновений догадался, что Гумилев вспомнил античную историю о походе к Трое. Как она соотносилась с нынешними реалиями – а связь ведь наверняка была, – я спрашивать не стал.
В огромном зале с просторной площадью, по которой скользили на роликах дети и взрослые, мы покинули мобиль. Вокруг площади раскинулись сады с огромными деревьями, под которыми прятались легкие шатры уличных ресторанов, кафе и аттракционов. Эти легкие строения требовались не только для того, чтобы ограничить пространство, – по залу гулял ветер. Купол, удерживающий воздух, находился так высоко, что его трудно было различить, зато в тенистых уголках сада виднелись холодные яркие звезды.
Мы наскоро перекусили в скромном кафе, стилизованном под заведение двадцатого века. Соловей ел неожиданно много и жадно – видно, в пути изголодался. Попыток сбежать он не делал, к тому же Моргана успокоила нас, пообещав, что за Димой проследит и, в случае опасности, даст сигнал тревоги. После того как Соловей насытился, она увела пленника куда-то в виртуальные миры – то ли на допрос, то ли с иными, неведомыми нам целями. Со стороны складывалось впечатление, что Дима просто прикорнул, облокотившись на столик.
– Не нравится мне, что Моргана нас сопровождает, – раскуривая трубку, сообщил Гумилев. – Равновесие нарушается.
– Между кем и кем?
– Просто равновесие, – ответил Николай Степанович. – Как знать, кто заинтересован в наших действиях на этот раз? Кому вообще нужны мы и стоящие за нами сотни людей? Луна, немцы, арабы, негры… Дима этот – надо же было придумать. Смешной, правда? Хоть и убийца.
– Он думает, что это не всерьез.
– А что всерьез?
Поэт затянулся, выпустил вверх облако ароматного дыма, подмигнул мне. Глаза его были грустными.
– А Ницше? Кому он мешал? Наверняка его хотят воскресить еще раз. Понимаете?
– Не особо, – признался я. – Не проще ли было просто его выкрасть?
– Нет, конечно. Кому-то не нравилось, как он жил. И они хотят попытаться дать ему новый толчок. Потому что Фридрих Вильгельм на свалке, скорее всего, окончательно тронулся. В который раз. При воскрешении мозг философа и его сознание будут изменены. Он воскреснет другим человеком.
– Ясно. Пусть так. А каковы ваши мотивы, Николай Степанович? Помимо восстановления справедливости и поиска истины – что вы хотите найти на Луне? – прямо спросил я. – Или кого? Поиск убийц лучше было бы доверить полиции, верно?
Поэт прищурился, глядя мне в глаза:
– А вы полагаете, Даниил, что я могу вам всецело доверять?
– Нет, наверное.
– Да и вы мне не можете, – заметил Гумилев. – Но только друг на друга мы и можем рассчитывать, верно? У Морганы своя игра, у Галахада тоже, не говоря о прочих…
Робот-официант прикатился с двумя кружечками свежесваренного кофе. Напиток был ароматный, но мне не слишком понравился – горечь казалась искусственной, чистой, без терпкости. Наверное, кофе выращивали на лунных плантациях, и он получался в какой-то степени стерильным, слишком правильным.
* * *
Солнце сияло вдалеке ярким, но очень маленьким шаром. Звезды немигающе смотрели из черноты космоса на каменистую площадку среди безжизненных черных скал. Посредине площадки имелся заиндевевший металлический люк. Он был закрыт наглухо.
Мерлин стукнул в люк посохом. На инее не осталось и следа. Старик вздохнул, изо рта его вырвался клуб пара.
– Что это за место? – спросил Хонгр.
– Астероид Амфитрита. Двести двенадцать километров в диаметре, движется по устойчивой круговой орбите – эксцентриситет очень мал, меньше восьми сотых. Тут, конечно, прохладно, зато температура практически постоянная. Словом, рай, да и только.
