4
«Не верь Чеширскому, не верь Чеширскому…» – вертелась у меня в голове строчка-предупреждение.
Но я предпочел поверить и не дергаться. Шансов опередить его с выстрелом все равно не было.
– Оттолкни ногой подальше назад свои трещотки, – скомандовал он.
Я оттолкнул.
– Теперь пистолет… Нет, не так, отстегивай вместе с кобурой… Теперь нож – аккуратно, двумя пальчиками и в угол. И второй нож, выкидной.
Он методично разоружал меня, а я горько жалел, что не погасил в соседнем корпусе фонарь, привлекавший внимание к надписи. Чеширский не мог пройти мимо единственного освещенного окна и наверняка прочитал про гранату…
Однако, к удивлению, ни слова о последнем моем оружии Чеширский не произнес. Он не знал о спрятанной в рукаве «РГЧ-18».
Голос шел откуда-то снизу, от пола: наверное, Чеширский взял меня на мушку из положения лежа, укрывшись за станиной какого-то прибора. В засадах он знал толк, но на сей раз напрасно перестраховался. Вернее, я сам облегчил ему работу, занявшись дурацкой съемкой.
За спиной послышался непонятный звук – Чеширский явно перемещался, но звучал не шорох ткани, я даже не смог определить природу звука. Мою попытку обернуться пресекла короткая команда:
– Стой как стоишь!
Затем послышались металлические звуки, Чеширский завладел автоматом или даже обоими, но что, черт побери, он с ними делал?
Повисла долгая пауза. Затем он произнес:
– Ты не обесточил Полигон. Пойди и сделай это сейчас. Тогда получишь свое оружие.
Я решил, что самое время последовать совету, начертанному на стене, и не поверить Чеширскому.
Что-то в его словах не сходилось, не срасталось… Утечки радиации на «Памире» нет, и отключение не может стать смертельно опасным занятием. Почему он посылает меня – дилетанта, способного все испортить? Почему не пойдет и не отключит станцию сам?
Не говоря уж о том, что выпускать меня из вида по меньшей мере неосмотрительно. Разумеется, у безоружного шансы покинуть Зону маленькие, но все же не нулевые.
К тому же неподалеку только что случилась перестрелка, и после нее могут остаться убитые и их оружие – если я его подберу, последний козырь Чеширского аннулируется.
– Не собираюсь обесточивать Полигон, – сказал я решительно.
Я был готов ко всему – например, Чеширский мог, по своему милому обыкновению, пальнуть в меня шприцем с какой-нибудь гадостью, парализующей волю, – тогда пойду и все исполню как миленький…
Но он не выстрелил. Спросил удивленно, по-прежнему откуда-то с пола:
– Почему не собираешься?
– У меня есть подозрение, что от энергии Полигона питается одно устройство, нечто вроде капсулы… И если отключить, человек, находящийся внутри, погибнет.
Я высказал первый же резон, пришедший в голову, не задумываясь, насколько правдоподобно он прозвучит… Поскольку как раз в тот момент размышлял над другой идеей, вертел ее так и сяк и не находил в ней изъянов.
– Не будь дураком… – начал было он своим обычным баритоном, но закончил неожиданно визгливо: – Не смей!!!
Поздно. Я уже посмел – развернулся и осветил его фонарем.
Увиденное шокировало. Я-то взял в голову, что если майор умирал столь долго после контакта с «ведьминым гнездом», то и действие «костоломки» может замедлиться здесь, на Полигоне и поблизости от него. И Чеширский как-то сумел добраться сюда, дополз на одних руках, а сейчас умирает и ничего не может сделать, он вообще ничего не может делать, лишь говорить слова, которым не следует верить.
Но увидел я не тело, изуродованное «костоломкой». Прежнее тело Чеширского, настоящая боевая машина, исчезло. А его голову кто-то и зачем-то прилепил к телу новому, в виде бесформенного клубка щупалец, и вызывающему лишь брезгливость.
Лицо Чеширского – бледное, покрытое бисеринками пота – и тщедушное тельце, словно позаимствованное у долго голодавшего осьминога. Щупальца были похожи на хищные отростки хозяина мурен не более, чем левретка напоминает сенбернара.
Тьфу… неужели в таком виде Зона воскрешает людей, погибших от «костоломки»? Или Чеширский сам подставился, не снимая комбез-«невидимку», и Зона не сумела скопировать тело? Какая разница… Главное, что его извивающиеся культяпки ни к чему не пригодны, даже с автоматом повозились впустую и отбросили.
– Я, пожалуй, заберу свое оружие. Ты подбери свои отростки, чтобы мне их не отдавить невзначай.
Существо закричало. Ничего людского в пронзительном крике не было – оглушительное сочетание свистящих и скрежещущих звуков. Подтянутые, собранные в клубок щупальца распрямились, как туго сжатые пружины.
Тварь, уже не казавшаяся теперь каракатицей-недомерком, взмыла в воздух.
Я успел увидеть, как лицо Чеширского мгновенно перестало быть человеческим – растянулось, распахнулось бездонной пастью, усеянной тонкими, острыми, загнутыми назад клыками. Внутри не было ничего, пустота, черный космос, только без звезд…
В следующий миг существо обрушилось на меня. Опрокинуло, оплело щупальцами. Я их явно недооценил – с автоматом управиться они не смогли, но силой не уступали конечностям Чеширского в его нормальной, человеческой ипостаси.
Одной рукой я отталкивал от себя мерзкую пасть, тянущуюся к лицу, другой пытался нащупать горло твари – но горла не было, пальцы почти без сопротивления уходили во что-то мягкое, легко раздающееся. Усеянный клыками провал надвинулся, растянулся еще больше. Глотка никак не соответствовала скромным размерам существа – казалась бездонной, уводившей в неведомые глубины.
«Сейчас он меня тупо сожрет», – понял я и потянулся к гранате. Пальцы никак не могли дотянуться до рукава, потом все-таки дотянулись, и маленький цилиндрик полетел в черный космос глотки Чеширского… Я напрягся, готовый к тому, что вылетевшие из пасти осколки располосуют мне лицо.
Граната взорвалась еле слышно, словно и в самом деле глотка существа вела куда-то далеко, в иные измерения.
Упругая сила подбросила меня вверх – и, рухнув обратно, я не ощутил давящих объятий человека-спрута.
С тварью, присвоившей голову Чеширского, происходили быстрые изменения – слизистая кожа лопалась, из трещин ударяли фонтанчики черной жидкости. Гримасы человекообразного лица быстро сменяли друг друга – я увидел холодную улыбку майора, затем незнакомую физиономию, искаженную, изломанную не то болью, не то страхом, затем снова лицо Чеширского, застывшее в тревожном недоумении.
Потом одна из глубоких трещин, расколовших тело существа, перекинулась на лицо, белая кожа комкалась, сворачивалась, из-под нее полезла пузырящаяся черная жижа… Тварь окончательно утратила какую-либо структуру, превратилась в бесформенную массу – от нее отваливались большие куски. Через пару минут агония завершилась – посреди мерзкой черной лужи белел лишенный плоти череп.
