– Не терпится найти и уничтожить?
Лесник промолчал. Время вопросов ещё придёт. Очень серьёзных вопросов – и к Юзефу, и к Семаго-младшему… Но сейчас надо закончить дело. Если верить Буланскому (а врать тому не было резона) – остальные его эргасмулы в полной боевой готовности, и ждут – сигнала? условленного срока? – люди-мины, фугасы с тикающими таймерами. И – не подозревающие, что им суждено взорваться…
– В конце концов… все вышеизложенное – исключительно мои предположения, – сказал обер-инквизитор. – Даня мог знать Копытьева давно и спланировать все глубже – и морг, и Синявскую, и визит к Де Лануа… Впрочем, что гадать впустую, – скоро твой знакомец немного очухается – снимешь допрос по всей форме… А сейчас – собирайся и выезжай принимать филиал, время дорого.
На улице было прохладно.
Восток набухал зарёй самой короткой ночи. Праздник закончился. Смолкло последнее шальное веселье. Город замер в предрассветной тишине. И сквозь неё – откуда-то издалека – доносились торжественные и печальные звуки не то флейты, не то флажолета.
Лесник прислушался и удивился. «Марш Радецки…» Надо же, кто-то помнит. Он сам знал эту позабытую музыку только благодаря знакомству с Крокодилом.
Это символично, Эдик… – подумал Лесник.
Очень символично.
Перед самым отъездом Лесник спросил напрямую:
– Скажите, Юзеф… Я уже понял, что склока с Капитулом была показной. Во исполнение пророчества: «и сильные восстали друг на друга…» Но… Вы действительно просчитали всё? Что Буланский… Алексея Николаевича… и кровь… Вы знали, кто святой?
– Ничего я не знал, – устало сказал Юровский. – Сказано ведь: «и смутились праведные, и не знали, в чем истина…» Хотя какой я праведный. Так, пострелять вышел…
Эпилог
Лето 2002 года (счёт дней потерян). Остров Белый
Ты красивая, когда стоишь вот так – у самой кромки воды, а солнце ныряет в озеро, и вода превращается в кровь, и камни на берегу становятся нежно-розовые, как… Нет, не стоит об этом. Иначе опять не успеть.
Я подхожу. Кладу руку на твоё плечо. Ты не оборачиваешься. Ты не хочешь смотреть мне в глаза. Обиделась. Наверное, я поспешил тогда, и все получилось не слишком здорово… Ничего. Все проходит, и это пройдёт. Мне печально, я стою, потупив глаза. Под ногами осколки валунов – тяжёлые, с острыми краями. Здесь очень тоскливое место, понимаешь? Мне нельзя здесь быть. Надо вырваться отсюда, и только ты мне можешь помочь… Рука гладит по мягкому плечу, ползёт к горлу, тоже мягкому… Вселенная мутнеет и распадается. Наташа исчезает. Я, наверное, тоже.
На тонкой грани двух миров нет ничего, кроме щемящей, пронзительной тоски. Не успел, я опять не успел…
– Да-а, батенька, опять неудача, – говорит Илья Модестович, отлепляя электроды от моей бритой макушки. – Жаль, жаль… Красота природы на вас не действует, а красивых женщин вы по-прежнему воспринимаете исключительно со специфичной точки зрения. Извините за выражение, но с гастрономической.
Мне стыдно огорчать профессора. Хороший он мужик, не вредный… Я печально вздыхаю. Повинно склоняю голову к груди – совсем чуть-чуть, насколько позволяет ошейник. Это украшение появилось на кушетке недавно – после того, как я едва не дотянулся зубами до горла Ильи Модестовича. Обидно, второго такого шанса может не быть.
– Попробую составить другую гипнограмму, – задумчиво говорит профессор, сматывая провода.
Попробуй, попробуй… Пока ты пробуешь, я буду сидеть в крохотной, похожей на аквариум камере, ярко освещённой и днём, и ночью – если снаружи ещё остались дни и ночи. А проклятое излучение будет выворачивать меня наизнанку, растягивая секунды в годы и века… Но я буду радоваться этой боли, потому что видел других, лоботомированных, – ходячие мертвецы, растения с руками и ногами.
– Что же ещё приготовить для вас, батенька? – в голосе профессора звучит сомнение.
Сейчас он нажмёт кнопку, давая знак охране, и генератор врубят на полную мощность, и меня торжественно повезут на каталке в мой аквариум, потому что идти я не смогу…
– Попробуем радость творческого труда? – рассуждает Илья Модестович сам с собой. – Хотя трудолюбием вы вроде не отличались…
Ну что же, пришло время его удивить.
– Ошибаетесь, херр профессор, – мой голос звучит хрипло и незнакомо. – Ошибаетесь, трудолюбием я отличаюсь с раннего детства…
Удивил. Поразил. Шокировал. Это первые мои слова, которые он услышал.
– Мне было двенадцать лет, когда мать наорала на меня – дескать, ни одного острого ножа в доме, – сообщаю я невозмутимо. – Я точил хлебный нож три часа. Она стала резать батон и рассекла палец до кости. Было смешно.
Профессор забыл про кнопку. Метнулся за диктофоном. Отлично. Поговорим…
– Вы до сих пор ненавидите мать? – торопливо спрашивает он. Боится, что я снова замолчу. Но в мои планы это не входит.
Я говорю – охотно и много.
А маленький кусочек стали режет, режет браслет, притягивающий к кушетке мою правую руку. Пальцы выгибаются до предела, обломок ножа грозит выпасть – но не выпадет, я держу крепко. В мою камеру невозможно пронести оружие – на себе. Я пронёс в себе. Застрявший в кости крохотный осколок клинка, некогда пришпилившего меня к стене…
Илья Модестович задаёт вопросы, спешит узнать как можно больше, пока у меня не закончился приступ словоохотливости. Я отвечаю. Про детство, про юность, про бедолагу Марата с его застарелыми комплексами и желанием попробовать все на свете. Про то, как я впервые почувствовал свой дар, угостившись мозжечком одной толстой дурочки, решившей отдаться маэстро на его даче – и отдавшей больше, чем рассчитывала. Про то, как я убедил Фагота (не словами), что никакой другой мясной пищи его желудок не принимает. Мне нечего скрывать.
Мягкость браслета обманчива, внутри он армирован волокнами металла, не менее прочного, чем сталь моего инструмента. Но мне кажется, что волокна потихонечку поддаются.
Профессор меняет кассету в диктофоне, глаза блестят. Какой материал для монографии! Эксклюзив… А мне не жалко, мне нравится Илья Модестович Семаго – единственный человек среди этой своры бешеных псов. Но если монета ляжет орлом, если браслет все-таки уступит моим стараниям, я убью профессора первым. Потом – паренька, что сидит в соседней комнатушке, за пультом генератора… А потом…
Я не знаю, что потом. Вернее, кого…
Но здесь станет весело.
Гарантирую.
– Послушай, Ди, давай все доверим судьбе, – сказал Славик. – Если орёл – махнём вечером на материк, в Кондопогу, – клуб, дискотека, все как положено. Если решка – ты просто приглашаешь меня в гости…
– Доверим, – согласилась Диана.
