– Значит – никаких надежд?
– Надежда умирает последней. Я ли должна говорить это вам? Изречение-то – чисто земное. Возможно, мы восстановим официальные дипломатические контакты с метрополией. Возможно, наши доблестные контрразведчики выловят наконец легендарных агентов Легиона, о которых столько говорится последнее время в наших масс-медиа, и мы получим возможность торговаться с его руководством. Да мало ли что! А пока – веселитесь, черт вас возьми! Для вас распахнуты любые двери и открыты все дороги. Забирайте свою Светлану и отправляйтесь путешествовать. У нас есть на что посмотреть, уверяю! Один Парк Иллюзий чего стоит! Ну, а пресытитесь отдыхом, найдется и работа – в самый раз по вашему широкому плечу. Ко мне уже поступило несколько запросов от коллег из других городов. На предмет вашего участия в ликвидации скрытых носителей криминального психоза.
– Че-го? – рявкнул Филипп, вскакивая. – Да вы оборзели! Нашли провокатора! Хрен вам, понятно?! Сами мочите своих придурков, а я – пас! Ясно вам?! И так не отмыться…
Кииррей прищурилась. Лицо ее преобразилось и стало неприятно.
– Не отмыться, говоришь? – каркнула она. – А был ты чистеньким, да? За деньги воевал против дикарей, уничтожал их без разбору и был святее святого, так? Помолчи, я знаю, что ты скажешь, – отмахнулась она в ответ на попытку Филиппа открыть рот. – «Война против захватчиков священна, я защищал человечество, онзаны – суть библейская саранча и должны быть повернуты вспять!» И тому подобный словесный мусор. О, небо! – Она картинно воздела руки и закатила глаза в направлении близких в этом бельведере небес. – «Ратью смуглой, ратью дружной мы идем спасать весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной тает облако горилл»[3]. Да? Бред сивой кобылы, дружок! В нем не хватает только Антихриста. Один лишь болван, совершенно не приученный пользоваться собственным мыслительным аппаратом или окончательно одурманенный сомой, может клюнуть на такую галиматью. Раскрой глаза, человек! Тебя! Заставляли! Стрелять! В би-о-ро-бо-тов! «Ужасающие и безжалостные агрессоры!» Боже ты мой!.. – Кииррей нехорошо рассмеялась. – Слушайте, запоминайте, Филипп, больше вам этого никто не скажет! Метрополия не могла больше мириться с ростом милитаристских настроений внутри общества и создала, – повторяю: самостоятельно создала отдушину для своих воинствующих дуболомов. Врагов им создала!.. Игрушечных! Материалом стал полуразумный рабочий скот достаточно удаленной от гнездовища человеческих цивилизаций расы собакоголовых сапиенсов. Расы, отмечу, от природы весьма склонной к лицедейству. И получившей за роль сообщества вымирающих горемык, порабощенных чудовищами, богатые и многочисленные дары. О, спектакль удался на славу! Более того, он зажил своею жизнью, вовлекая в действие все новых и новых персонажей. То, что было задумано, как выгребная яма где-то на задворках мироздания, в один жуткий миг вспучилось, ожило и раскинуло свои ядовитые щупальца повсюду. Терру начало лихорадить. Список заразных инверсий психики пополнился – родилась болезнь жажды «справедливой» войны. Угрожающе возросла ксенофобия. Дьявольщина, в это никто не верил сперва, пока кресты не запылали, – расизм возник! Запахло настоящей пандемией. Видя, что дело дрянь, мы были вынуждены укрыть Фэйр за «железным занавесом». Нам не оставалось ничего другого. Мы спасали себя. Судите сами. Вас, Филипп, этот тошнотворный спрут коснулся лишь вскользь, но с лихвой хватило и того: вы принялись с упоением избивать младенцев, которые казались вам исчадиями зла…
– Не надо больше тыкать меня носом в мое дерьмо, – процедил Филипп. – Я все понял. Плохие люди платили мне деньги, чтобы я помогал им всерьез убивать игрушечных солдатиков, на скорую руку вылепленных из безобидных зверушек. И это, разумеется, безобразие. Полностью с вами согласен. Да и как не согласиться? Но сейчас я благополучно расстался с негодяями и оказался согрет и обласкан людьми воистину замечательными. Хорошие эти люди предлагают мне поработать палачом. А это уже, конечно, подвиг. Казнить-то надо исключительно преступников. Думаете, не откажусь, раз уж все равно деваться некуда? Ошибаетесь, мадам. Больше я здесь пальцем не шевельну, пусть меня хоть собаками травят.
– Да ради Бога, – спокойно сказала Кииррей. – У меня и в мыслях не было принуждать вас идти против совести. Я даже довольна, что вы отвергаете дальнейшее служение аппарату насилия. Живите, как знаете. Идите домой, вас проводят. – Она произвела пальцами манипуляции с подлокотником дивана, и за стеной тотчас пропел колокольчик.
– Я не могу вернуться к Светлане, – угрюмо сказал Филипп.
– Почему? А впрочем, дело ваше, не хотите – не возвращайтесь. Кровом и пищей мы вас в любом случае обеспечим. До свидания.
– Прощайте, – сказал Филипп, отпирая дверь.
– Извините, что не сумела спасти вашего друга, – сказала она Филиппу в спину.
– Что вы сказали? – встрепенулся он.
Кииррей кивнула.
– Знаете, когда вас вынесло на Фэйр, многие горячие головы предлагали покончить с вами незамедлительно. В расход – и все. Полемика была весьма оживленной, не обошлось без битья посуды. В результате все стороны остались, конечно же, при своем. Мне едва удалось уговорить сторонников ликвидации хотя бы не спешить. По крайней мере – некоторое время. Они согласились. Невмешательство у нас в почете. Проблемы, очень многие проблемы решаются методом отпущения на самотек. «Все образуется само собой, нужно лишь создать для этого максимально подходящие условия», – говорим мы. Это несколько цинично, зато более чем разумно; чаще всего так и происходит. Может быть, потому что создание «подходящих условий» – древнейшее и любимейшее занятие терран, возведенное в ранг искусства. Для вашего друга эти игры в «будь что будет» кончилось, увы, трагически. Для вас, пожалуй, тоже. Для нас же – лучше некуда. Сейчас мои противники посрамлены и заискивают предо мною.
– Зачем вы это мне рассказываете? – сквозь зубы спросил Филипп. – Чтобы сделать мне больнее? Чтобы я вас возненавидел? Зачем?
– Не знаю, – сказала Кииррей. – Наверное, чтобы не оставалось между нами недоговоренностей. Вдруг больше свидеться не придется?
– Искренне на это надеюсь, – проговорил Филипп.
Его поселили на окраине города – в маленьком простеньком домике из двух комнат. Он целыми днями лежал на полу, слушая странную здешнюю музыку, наполненную чистым протяжным пением без слов. Музыка лилась прямо из стен, стоило включить великолепный универсальный комбайн, сочетающий в себе все мыслимые в быту функции и роли – от кухонных до развлекательных. Питался он крайне редко и, чаще всего, скудно. Иногда он усилием воли заставлял себя подняться и несколько часов с остервенением занимался физическими упражнениями. Но такое случалось с ним все реже.
