Алиетт-Лэ нервно дернул губой, вспомнив экзамены в конце каждого годового курса и полный амфитеатр преподавателей всех мастей. Тогда каждый студент входил в амфитеатр лектория в одиночку и должен был ответить на любые вопросы. Любые! Это означало, что кто-то мог попросить вывести теорему Эйселя о «тождественном равенстве компонентов в проекциях многомерных функций», а кто-то лукаво поинтересоваться: «а знаете ли вы, молодой та’рэей, почему вы обязаны были прийти на экзамен в такой замысловатой униформе?»
Унизительная, дурацкая, безобразная мантия. С еще более убогими синтетическими белыми лосинами…
Наверняка, за полвека так ничего и не изменилось. А каждое следующее поколение парней до сих пор краснеет, бледнеет и потеет в этой гадости перед полной аудиторией преподавателей, забывая думать о более серьезных задачах.
Эйнаор тихо тронул Лаккомо за плечо, когда они спустились в подземный этаж и вовремя вернул его из старых воспоминаний.
— Идем. Мы уже близко.
Лоатт-Лэ повел брата на территорию одного из исследовательских центров. Подземные помещения здесь были просторными, светлыми и не создавали ощущения бункера. Стены отделаны плитами светлого гранита, с потолков лился не раздражающий белый свет. Короткий коридор вывел близнецов в холл с зоной отдыха. Лаккомо хватило быстрого взгляда на обстановку, чтобы понять, что работа в данном подземном комплексе кипит уже не первые сутки. И даже не первые недели. На столах были оставлены быстро сложенные планшеты, боты-уборщики еще не успели прибрать некоторые чашки, по креслам и диванам раскиданы чьи-то явно любимые пестрые подушки.
Эйнаор проследил за цепким взглядом Лаккомо и решил объяснить заранее:
— Я же говорил, что давно знаю про существование военных полиморфов у Федерации. Мне пришлось куда-то деть целый отдел, занятый добычей важной информации. Именно отсюда мы пытались выследить все хвосты. Сюда же я собирал тех, кто мог помочь разобраться в машинах и исходном проекте. …Давно.
Лаккомо ограничился кивком и еще раз обвел взглядом помещение, задержавшись отдельно на паре дверных проемов, закрытых бронированными дверьми с кодовыми замками, что было странно для вроде бы обычного штаба, изолированного от посторонних системой автоматического распознавания личности.
Эйнаор где-то крупно недоговаривал.
Но не вдаваясь в подробности, он подтолкнул Лаккомо к одной из дверей, провел своим браслетом перед сканером и позвал за собой дальше, в глубину комплекса и еще на целый этаж ниже, куда служащие и техники с корабля оттранспортировали полиморфа.
Эйнаор шел молча и не оборачиваясь. Лишь перед входом в само помещение бросил быстрый и мимолетный взгляд на брата, после чего заметно приосанился, изменился в лице, приготовился ко встрече с подчиненными и открыл последнюю дверь.
За которой Лаккомо увидел… вот это.
Опутанный кабелями полиморф бесформенной тушей лежал на полу зала, словно надъеденная почти иссохшая жертва гигантской паутины. Часть брони была снята, и его туша с грудиной просвечивала насквозь, оголяя хрупкий и беззащитный кристалл найролита. Только прозрачная ударостойкая колба с жидким наполнением предостерегала главный нервный, мыслительный и личностный центр машины от внешней среды.
В его позе и внешнем виде всё говорило, насколько полиморфу сейчас плохо. Однако Лаккомо на миг решил, что ошибся, ведь обязательный при таком состоянии эмоциональный фон должен зашкаливать и чуть ли не бить лавиной в голову с порога. Но ничего такого не было. Жертва эксперимента болезненно молчала. И тогда Алиетт-Лэ понял, что это не щиты прикрывают его мозги от вскипания на чужом мучении, а это личность в машине ослабла настолько, что сил на страх и боль у нее не осталось.
Казалось, что аппаратура в зале с каждой секундой начала издавать все более громкие звуки. Пиликали вразнобой датчики. Скрипел помехами сканер. Даже мелкая дрожь конечностей полиморфа о каменные плиты на полу звучала по мнению Лаккомо все громче и громче. Но потом он понял, что дело было не в нарастающей громкости звуков как таковых. Просто весь персонал зала перешептавшись замолчал и боялся пошевелиться, взирая на Алиетт-Лэ.
Даже Эйнаор замер, обернувшись. Пытаясь удержать хладнокровную маску.
Но тяжелый, не предвещающий ничего хорошего взгляд Лаккомо был понятен всем.
— Что вы с ним сделали? — ровным безэмоциональным тоном спросил Алиетт-Лэ не обращаясь прицельно ни к кому.
Полиморф на его тон лишь слабо дернулся, а в кристалле вспыхнула бледная искра. Его голос узнали и вспомнили.
— Мы провели осмотр его внутренних составляющих и выявили несколько трещин на главном кристалле, — ответил за научных сотрудников Эйнаор. — Нам пришлось его разобрать, чтобы оценить характер повреждений и их последствия.
— А насколько вы были убедительны? — спросил Лаккомо, слегка поморщившись от слабо кольнувшего в висок чужого фона.
— Прости, что? — Эйнаор тряхнул головой, даже чуть растеряв свою собранность.
Вице-король медленно перевел взгляд на брата.
— Что вы сказали ему прежде чем начать разбирать? И почему Моя боевая машина трясется, как последняя скотина перед забоем?
Между братьями повисло тяжелое недружелюбное молчание.
— Я объяснил ему всё, — стараясь не выглядеть оправдывающимся, ответил Эйнаор. — Другое дело, что твой солдат впал в панику еще во время ментального сканирования.
— Мой солдат? — спросил Лаккомо, дернув бровью и бросив еще один мимолетный взгляд на груду металла.
Почему-то такой факт его задел сильнее, чем он сам ожидал. Одно дело — неведение. Абстрактная личность, попавшая случайно под изменение и заточение в кристалл. Незнание не вызывает эмоций, а только побуждает к действию. Другое дело — если это солдат. На добровольца он явно не похож, а значит в лаборатории не обошлось без насилия. Чувство несправедливости взвыло у Лаккомо с новой силой.
— Бэкинет Файнз. — представил Эйнаор. — Я снял его некоторые воспоминания, и мы восстановили личность по событиям и ярлыкам одежды. Солдат. Штурмовик. Официально числится погибшим на сражении за Сотору. Пятый взвод тридцатой десантной группы. Последнее, что он тогда помнил — это прорыв через город, а потом его порвало гранатой. Осколки парализовали опорно двигательную систему, задели спинной мозг и какое-то время он даже толком не чувствовал боли. Отключился от потери крови. Очнулся — уже в машине.
Как невинно звучит это: «снял воспоминания». Лаккомо по себе знал, что это означает.
— И ты заставил его вспомнить все досконально, включая момент смерти? — спросил он слегка резко. — Удивляешься, почему его колотит?
— Я должен был узнать, как он попал в кристалл, — оставался тверд Эйнаор. — Добровольно или нет. А еще я надеялся увидеть тех, кто проводил пересадку. Я пытался подойти к этому моменту с разных сторон, но он просто не видел.
— Вспомнить несколько раз… — перефразировал Лаккомо.
— Ты имеешь что-то против? — чуть повысив тон одернул его брат. — Или скажешь, что сам бы не попытался увидеть лабораторию чужими глазами при малейшей возможности?
Весь персонал тайной лаборатории молчал, по-прежнему не издавая ни звука. Умение не вмешиваться и сливаться с фоном у них было на высоте.
Лаккомо зло прищурившись посмотрел на Эйнаора, но промолчал. Знал, что тот прав. При наличии возможности и шанса он бы вытянул из своего подопытного всё, что мог. Возможно, иначе и мягче. А может, грубее. Зависело бы от ситуации и личного настроения.
Но сейчас для Лаккомо эта фраза прозвучала как укоризненный удар хлыстом и грубый, жесткий рывок на землю. В напоминание о своей не безупречности.
— Лучше убеди его снять защитный протокол с камеры кристалла, — перевел тему Эйнаор. — Нам нужно добраться до камня. Работать дальше с поврежденным ядром опасно.
— Нет. Я не буду его об этом просить, — припечатал Лаккомо.
Эанаор на пару секунд даже замер и растерялся, никак не ожидая от брата такой мгновенной реакции и отказа. Его Величество озадаченно застыл, хлопая глазами, пока не собрался обратно с мыслями.
