– Тухлая рыба!
Скрежет замка. Дверь распахивается. Выражение бесконечного удивления застывает на физиономии часового, когда я бью его прикладом в лоб. С этим выражением он и приземляется на пол, с лязгом и звоном раскидав свое оружие и ключи. Господи, да это ж детский сад какой-то! Если тут все такие, какого хрена батальон мобильной пехоты не сбросить? Они ж тут всех как кроликов гонять будут!
Звеня ключами, наконец открываю первую камеру. Удивленные и настороженные лица. Все столпились у дальней стены, только один, видимо, уже двигаться не может, лежит на куче соломы, прижимая руки к животу.
– По-имперски говорит кто-нибудь?
– Все говорят, – отзывается небритый мужик со впалыми щеками. – Чего надо-то?
– Вот ключи, камеры откройте. Сваливайте все, и быстро. По домам не разбегайтесь – накроют сразу.
Я кидаю ключи на пол. Сначала медленно, словно не веря, а потом все быстрее люди-тени выползают на свет. Они все поголовно босы. Волосы их свалялись в засаленные колтуны. Худые тела прикрыты гнилыми лохмотьями.
– Скорее, враги революции, – тороплю я. – Пока патруль не вернулся. Нашумел я прилично, вот-вот товарищи понаедут.
Кто-то медленно ковыляет к выходу. Кто-то ковыряется с замками камер. Двое дерутся за ломоть кукурузной лепешки, найденной в тумбочке часового. Стою у стены, наблюдая этот бедлам. Все новые люди выползают из камер. Косятся недоверчиво на меня – не провокация ли?
– Быстрее, черт вас подери! Быстрее! Расстрелять вас и без меня могли! Поднимайтесь! Живо наверх. Прячьтесь. По домам не расходитесь – вычислят.
Мой резкий голос подхлестывает некоторых. Бряцание железа за спиной – кто-то поднимает дробовик часового.
– Не пойду я! Они подумают, что я действительно виноват! – отбивается какой-то толстяк с выбитыми передними зубами.
– Хрен с тобой, жиртрест, – сплевывает лысый, сухой, как плеть, мужичок среднего роста. – Подыхай тут!
Вместе со всеми проталкиваюсь к выходу. Я свое дело сделал. Под подошвой мокро чавкает. Какой-то доброхот перерезал бесчувственному часовому горло. Черная кровь растаптывается босыми ногами по пыльному бетону. Та же картина во дворе. Ворота настежь, пацанчик свешивает на плечо размозженную голову. Не пригодилось алиби тебе, юный пособник революции. Черные тени растекаются по улице. Где-то слышится вой сирены. Наверное, по нашу душу. Далеко за домами слышится выстрел. Еще один. Бегу вместе со всеми по тротуару, прячась в тени густых живых изгородей. Понимаю, что сваливать надо и от толпы отрываться как можно быстрее, но дальше разгрома комендатуры план мой не простирался. Я абсолютно беспомощен. Фары выехавшего из-за поворота джипа слепят меня. Патруль открывает беспорядочную пальбу. Пули высекают каменную крошку из мостовой. Кто-то визгливо кричит, умирая. В домах напротив вспыхивают окна. Любопытные свешиваются с балконов. Высокий парень впереди хватается рукой за бок и валится мне под ноги. Действую автоматически. Падаю за еще теплое тело и открываю огонь длинными очередями, бью по свету фар. В глазах мелькают разноцветные пятна. В наступившей темноте я слеп, как котенок. Патруль или полег весь, или лежит под машиной – не привыкли солдаты революции к сопротивлению. Семеню куда-то, слепо шаря одной рукой перед собой. Вокруг быстрые шепотки. Стонет кто-то жалобно. Где-то сзади – опять длинная очередь. Рука хватает меня за локоть.
– Слышь, морпех! Давай за мной, – узнаю я голос того самого сухого мужичка. – Не дрейфь, не выдам.
Мысли его – как тугой трос, он собран и целеустремлен. Он знает, что делать. Я киваю и позволяю ему увлечь меня за собой. Снова искры и рябь в глазах. Сглатываю подкативший к горлу комок.
– Морпех, с тобой все нормально? Я удивленно оглядываюсь. Дьявол снова играет в свои игры. Улица исчезла. Сижу на полу чьей-то богатой квартиры. Молодая женщина держит передо мной таз теплой воды и губку. Давешний мужичок требовательно трясет меня за плечо, заглядывает в глаза беспокойно.
– Да чего мне сделается? – отвечаю спокойно. Отвожу взгляд от глубокого выреза склонившейся надо мной женщины.
«А он даже побитый ничего, – думает черноволосая бестия. – Надо будет узнать у Леонардо, женат ли он».
– Теперь вижу – нормально, – хрипло смеется мужичок. Смех его переходит в сухой кашель.
7
– Зовите меня Леонардо. Можно просто Лео, – представляется мужчина, выходя из ванной.
Сбрив щетину, вымывшись и переодевшись, он становится похож на обычного обывателя Зеркального, какого-нибудь там мелкого клерка или пожарного инспектора в домашней обстановке. Легкая светлая рубаха с коротким рукавом и традиционные шорты делают его моложе.
– Ивен. Можно Ив, – представляюсь я и жму протянутую руку. Судя по поведению Лео, он тут не впервые. Вот и одежда для него нашлась. – Лео, нас тут не накроют? Я имею в виду, ты тут не впервые, кажется. Обычно ищут дома, у родственников и знакомых.
Он отрицательно качает головой.
– Кстати, это Мария, – представляет он женщину, что катит перед собой тележку с едой.
Я глотаю слюнки от умопомрачительных запахов.
– Очень приятно, Мари, – вежливо говорю я, стараясь не таращиться на блюда, что она выставляет на стол. – Можно, я буду вас так называть?
– Конечно, можно, Ивен, – улыбается женщина, и я чувствую, что можно не только это, правда, при соблюдении всех необходимых приличий, на которые, как мне кажется, времени у нас в ближайшем будущем не будет. – Прошу к столу, – приглашает Мари. – Приношу извинения за скромный стол. Не знала, что у меня будут гости.
– Не скромничайте, Мари! Судя по запаху, вы просто волшебница, – выдаю я дежурный и довольно неуклюжий комплимент. Впрочем, звучит он вполне искренне – я умираю с голоду.
– Давайте перекусим, а уж потом обсудим наши дела. Идет? – говорил Лео, разливая по рюмкам кристальную кашасу – тростниковую водку.
– Как скажете, Лео.
– Ваше здоровье, Ивен. У меня не было случая поблагодарить вас за помощь. Спасибо. Если бы не вы, меня так и забили бы до смерти. – Лео поднимает рюмку. К моему удивлению, Мари пьет с нами на равных. Никак не могу определить ее статус. Что-то между бывшей возлюбленной и вынужденным товарищем по конспиративной работе.
Некоторое время я жадно насыщаюсь. После месяцев однообразной пищи и пережитых приключений еда кажется мне восхитительной. Леонард не отстает. Мари жует понемногу, скорее из вежливости, чтобы поддержать компанию. Я проглатываю креветки под жгучим соусом, ем их так много, что это выглядит, на мой взгляд, неприлично, и тогда я переключаю внимание на другие блюда. Мари ухаживает за мной, она отбирает мою тарелку и наполняет ее рассыпчатым рисом, а потом обильно приправляет его чем-то густым и пахучим.
