— Этому малышу, сынишке Римаса, так его, вроде, звали, ещё повезло, что он вместе со своим папкой умер. Они там такое устраивали — фашисты с лабораториями в концлагерях просто дети. Знаешь, Роберт, я, когда на земле работал, всякого насмотрелся. И на младенцев новорожденных, на помойку выброшенных, и на женщин, которых убивали собственные сыновья, потому что мамка денег на ночной клуб не дала. Меня этим дерьмом удивить сложно. Но тут... Холодная расчетливость и абсолютное непонимание, что они творили. Понимаешь, реплика одной бабы возмутила, даже кровь вскипела. Мол, сейчас время такое, сейчас можно всё. И вообще, имею право на справедливый суд и адвоката. Типа или давай судью найди в этом беспределе, или не лезь. И всё это с ухмылочкой такой, стерва. А что они там творили — извини, не хочу, чтобы ты мне салон блевотиной загадил. — Сашка ударил рукой по рулю. — Суки.
— Время и правда не простое, Сашка. Мне изредка даже страшновато становится, когда вспомню, скольких я за этот месяц на тот свет отправил. Сегодня вот двоих...
— Забудь, Робби, — Сашка махнул рукой. — Если каждого помнить — скоро с ума сойдёшь. Либералы хреновы, апостолы свободы.
— Причём здесь либерализм?
— А при том, мля. Развал мира начался тогда, когда честь опустили ниже жизни. Вспомни, что любили повторять разные горлопаны. «Избегать насилия до тех пор, пока человек держится в рамках соответствующих норм». Если вас грабят, то отдайте кошелёк и не сопротивляйтесь, так как он вас не убивает и может пострадать. Бандит! Напавший на вас! А если насилуют, то что? Расслабьтесь и подмахивайте, что насильник не устал? Вот и получили эру милосердия, мать их так! Сопротивляться насилию можно и нужно. Любому! Потому что честь превыше жизни.
— Ты это к чему сейчас? Начали про баб, а заканчиваем за упокой.
— Так всё связано. Этой политкорректностью долбаной и терпимостью. Мир до такой меры опаскудился, что непротивление злу и телячьи нежности породили вот такую мразь, как эти бабы.
— Саша, заканчивай. А то ты руль так крутишь, что мы сейчас в канаву влетим.
— Не влетим, у нас ещё дел в этой жизни до хрена.
— Ладно, хер с ними, с бабами. Расскажи, зачем в Шауляй ездили.
— В Шауляй? А вот тут, Робби, начинается самое интересное. У меня там маленький опорный пункт организовался. Так, несколько человек. И нарыли эти люди информации чуток. Я это по просьбе Эдгара затеял, но, как понял, с твоей подачи дело началось. В общем, есть в Литве один интересный центр.
— Тюрьма ЦРУ?
— Тюрьма — дело десятое. Даже двадцатое, — отмахнулся Сашка. — Имеем контору, причём, заметь, это не американцы, которая занималась транзитом дури из Афганистана. Политиков наших купили на корню, поэтому те, как обычно молчали, словно язык в задницу засунули. Этот знаменитый рейс под номером N88ZL был далеко не единственным. Так вот, перед самой эпидемией, сюда начали прибывать люди, с той стороны. Взяли объект под свой полный контроль. Такое ощущение, что из этого центра работали по всей Прибалтике и ближнему зарубежью.
— Вирус распространили?
— Вполне.
— И что предлагаешь?
— А что предложить могу? Эта информация через моих начальников не шла, по своим каналам проверял. Если приду и скажу, мол, знаю, что произошло и откуда нечисть полезла, думаешь, моё руководство захлопает в ладоши и скажет: бери, дорогой, всех бойцов — и вперед, на штурм? Может и скажет, а может, и нет...
— Мысли есть?
— Какие тут мысли? — Сашка пожал плечами. — Брать надо этот объект. Штурмовать и зачищать. Там уже на месте разберемся, правы мы или нет. Если нет, то возьмем пару лишних грехов на душу, а если да — есть шанс достать вакцину. Тебе же легче будет на Украину ехать.
— В Украину, — автоматически поправил я.
— Чего? — не понял Сашка.
— В Украину, а не на Украину. Ты же не ездишь на Вильнюс...
— Один чёрт... Я когда Российские каналы смотрю, один хрен половины слов не понимаю, хоть и русский. Консенсус, прайвасити и пабликрилейшн... Испоганили язык.
— Я уже не верю, что туда доберусь. В Украину эту. Месяц уже собираюсь. То одно, то другое. Теперь ещё тюрьма эта, — хмуро сказал я.
— А ты что хотел? — удивился Сашка. — Р-р-аз, в машину сел и поехал? Через недельку после старта? С ума-то не сходи. В Вильнюсе, по слухам, народ до сих пор стреляет. Таких городов на твоем пути будет до задницы. Так что доехал бы до первого столба. Сам говорил, что они там с вояками закрепились. Значит, живы, и зомби не страшны. Зомби что — нежить. Сейчас период такой, что живой человек страшнее морфа. Это через полгода-год, встретив человека, будешь радоваться.
— Ну да, ты мне для успокоения ещё библию процитируй, мол: обнищает мир любовью, единодушием, целомудрием. Люди станут как хищные птицы, набрасывающиеся на падаль, и будут пожирать тела мертвых. И станут люди лукавее бесов...
— Именно так, Роберт, именно так. Лукавее бесов...
Роберт. 28 апреля, вечер.
До Рамучяй добрались без приключений. Линас, с дыркой в плече, остался у отца, где его раной занялся Док, а Сашка связался со своей базой и вызвал конвой. Правильно — нечего сейчас в одиночку ездить, лучше пусть встретят. Мы попрощались со всеми участниками «пробега» и отправились домой. Как это ни грустно, но дел в Клайпеде у нас больше нет...
Если отбросить хмурые лица соседей, то нашему возвращению были рады. Даже Юрка, всем на удивление, что-то приветливо буркнул. Дожили — пятьсот километров в оба конца, а встречают, словно мы из кругосветки вернулись. Про результаты поездки на базе уже знали — связывался с ними по рации, когда ехал в машине Линаса, поэтому с вопросами никто не наседал. Только Вида не утерпела и пустила слезу. Приобняв девушку за плечи, наша хозяйка увела её в дом. Это правильно — выплакаться им обеим необходимо. Хранивший скорбное выражение Альгис дождался, пока женщины уйдут в дом, и ткнул меня кулаком в бок.
— Хрюшек нам привезли. Целых три штуки! — он помахал перед моим лицом пальцами. — Три! Мы для них уже загон смастерили. И ещё куча мешков, часть с продуктами, часть с разными полезными мелочами.
— Радоваться надо, — устало бросил я. — Даром, что ли, штурмовали.
Вспомнил брошенные в канаву трупы Римаса и его маленького ребёнка и почувствовал, как лицо исказила злобная гримаса.
— Ты чего, Робби? — спросил Альгис. — На тебе лица нет. Из-за Асты переживаешь?
— Устал просто. А ещё грязный и небритый, противно.
— Баньку уже затопил, пойдете попаритесь. Как вообще, хреново, да?
— Если имеешь ввиду территорию между Каунасом и Клайпедой, — ответил Айвар, расстёгивая жилет, — то да, дела хреновые.
