Бушевал глобальный ураган, уничтожавший без разбора и тайгу, и джунгли, и сельву. В брошенных городах полыхали пожары, взрывалось все, что могло взорваться. А потом выпадало вниз. Обломки строений, песок, пыль, размолотые горные породы. На глазах чернели и таяли полярные шапки, горные ледники. В потерявший половину своих вод Тихий океан устремились страшные течения. Волны цунами заливали берега морей. Повсеместно шли грязевые ливни. Не осталось ни единой реки, сохранившей прежнее русло. Просыпались вулканы, обрушивались склоны, в земной коре открывались пылающие трещины, одна из которых за считанные часы отрезала юго-восточную часть Африки от остального континента. В огненную рану хлынули миллиарды тонн воды. Фонтаны перегретого пара взметнулись на сотни километров, планету потрясла судорога нового катаклизма, породившая гроздья вторичных извержений.
Невозможно было поверить в то, что кто-то мог выжить в этой преисподней. Радио молчало по всем диапазонам частот, на телевизионных экранах мерцало молоко. Страшно было подумать о том, что творится в подземных убежищах и каков счет жертвам. Которым мы ничем помочь не могли.
* * *
Протуберанец шел ровно сутки. Потом ослабел. Наконец схлынул, оставив после себя хвост «солнечного ветра». Очень сильного, особенно по меркам нашей прошлой, такой безмятежной жизни. Но уже не смертельного. И даже не особо страшного. После всего того, что Земля перенесла за четверть часа.
Бефобастрон дважды облетел обожженную планету и свернул свой зонтик. Закончил работу. Но исчезать не спешил, зачем-то вернулся к Хьюманити. С верхнего этажа мы его прекрасно видели, он остановился над лунной поверхностью километрах в трех от базы. Огромный, нависающий над куполами. Все такой же смутно-белесый, окруженный шариками, похожий на гигантский атом какого-то вещества, фтора, кажется. Только с его нижней части до самого реголита густо свисали серебристые нити, образующие подобие бороды.
— Хорошо, что это не Карробус, — сказала Тамара Саратовна.
— Хорошо, что не стали палить ракетами, — бодро доложил полковник, косясь в мою сторону.
Никто не отреагировал на его реплику. Люди молча стояли, сидели и даже кое-где лежали, постелив куртки на пол, выложенный карминовыми плитками в стиле «а ля кирпич». Но не спали, несмотря на две или даже три бессонные ночи. Все напряженно чего-то ждали. Как пассажиры безнадежно задержанных авиарейсов.
За моей спиной тихонько кашлянул Джеф. Я его уже хорошо изучил и знал, что по пустякам не побеспокоит. Поэтому повернулся.
— Хольгерд готов лететь, — сказал он.
— Какой Хольгерд, куда лететь?
— Хольгерд Янссен. Готов лететь на помощь «Одиссею».
— Подожди. А Земля? Оттуда тоже нужно вывозить пострадавших. Их там намного больше.
— Пока атмосфера хоть немного не успокоится, никакая ракета с Земли стартовать не сможет. Ураганы продлятся долго, «Синдбад» вполне успеет вернуться.
Я протер глаза, отгоняя сонную дурь. И на секунду растерялся. Еще не привык к тому, что все люди вокруг должны мне подчиняться. И к тому, что от моих решений зависят чьи-то жизни. Между тем каждая жизнь действительно стала бесценной. В относительной безопасности находилась всего лишь одна десятимиллионная часть человечества. Как ни странно, отвечал за нее я.
— Уровень космических излучений сейчас очень высок. Спасая восьмерых, мы не потеряем одиннадцать?
Джеф покачал головой.
— Экипаж минимален, всего трое, один из них — врач-гематолог, специалист по лучевой болезни. На «Синдбаде» есть свинцовая камера и все необходимые лекарства. Удаляясь от Земли, корабль будет выходить из потока максимальной радиации. Главную опасность будет представлять не излучение, а возможные неполадки. Но тут, к сожалению, ничего не поделаешь.
— Послушай, а эти капсулы, эти «Спэрроу», они не могут добраться до Земли самостоятельно?
— Могут. Но примерно за полтора года. Такого времени нет. Ребята скоро начнут задыхаться.
— Карробус точно скрылся?
В отличие от Баба, Пристли владел русским очень прилично.
— Жаль, что не накрылся. Подпись: академик Шипицын, обсерватория космопорта Варгентин.
— А. Очень рад, что он с нами.
— Я тоже, мистер президент. Так отпускать Хольгерда?
Мне показалось, что все это пустые хлопоты, это уже неважно, скоро произойдет нечто такое, что сделает их излишними. Нечто, в корне меняющее суть вещей. Должно произойти. Почему?
Как ни банально это звучит, но все в мире взаимосвязано. Ход событий всегда есть результирующая многих сил. Если одна из них вдруг возобладает, это долго не длится. Всегда найдется другая, уравновешивающая сила. Или даже урезонивающая. Иначе говоря, за шустрым злом рано или поздно должно последовать запыхавшееся добро. Так мне казалось. Но мало ли что покажется переутомленным мозгам? Как говорится, на бефобастрона надейся… А он опоздал.
— Где бумага?
Джеф протянул лист с каким-то распоряжением, прикрепленным поверх пластиковой папки. Там было всего три строчки. Причем, написанных по-русски. Но я так и не смог понять, что они значат. Временно потерял способность воспринимать печатное слово.
Пристли протянул ручку с золотым пером, которую так недавно и так давно подарил мне президент Робинсон. Надо полагать, непростой. Просто Джимми уже тогда догадывался, где может оказаться его подарок.
Я подписал. Джеф куда-то ушел, видимо, отправился передавать приказ. А я прислонился к стене и чуть не уснул стоя на ногах.
— Володя, что-то происходит, — сказала Алиса.
За прошедшую кошмарную ночь она заметно постарела. Но не подурнела. Перешла из категории цветущей женщины в категорию женщины зрелой. С лучиками легких морщинок у глаз. И это ей шло.
— Что? — очнувшись, спросил я. — Опять пришелец этот новый чудит?
— Новый — не то, что старый.
Я почувствовал отвращение. Да век бы их не видеть, новых да старых. Всех. Худо-бедно обходились и без них. На протяжении тысячелетий мы постоянно убеждались в том, что высшей инстанцией в окружающем пространстве являемся мы сами. Ну если не считать гипотетических богов. И вдруг те, кого вполне можно было принять за доброго и злого богов, явились. Оказалось, среди привычных звезд кроется такое… До поры на нас просто не обращали внимания. Выяснилось, что возможны совершенно безжалостные события, что существует некто, способный поступить с нами как угодно, и мы всецело зависим от сил, совершенно неодолимых.
Потому что мы, люди, — отнюдь не венец творения. Куда там. В лучшем случае мы только переступили порог школы. И привели нас туда отнюдь не папа с мамой.
