Истребители зарулили на стоянку, техники подкатили стремянки, начали съем тормозных парашютов и вызволение пилотов. На подходящих двух гражданских обратили внимание и узнали, когда оставалось метров двадцать. Один из сошедших с борта встрепенулся, снял гермошлем и пошел навстречу, однако Ужнин признал обоих пилотирующих, натянул шляпу на глаза и потащил Шабанова в сторону.
— С этими мы завтра разберемся, — обронил на ходу. — Не будем портить настроения. Тут сам зять Харина летает… Пошли домой, женам костюмы индийские показывать…
— Мне некому показывать, — отозвался Герман.
— Ничего, перед зеркалом на себя посмотришь, покрасуешься…
Дежурный офицер на КПП доложил обстановку, засуетился насчет машины, однако Ужнин махнул рукой и в городок пошли пешком. Настроение у него уже было испорчено, никакого давления, а тем более самовольства, он не любил. План подготовки к полетам товарища Жукова был рассчитан на два месяца и утвержден им лично. Кадет должен был еще сидеть в тренажере и не помышлять даже о рулежке, а тут, видимо, воспользовались отсутствием командира, нажали из округа на его зама — и тот разрешил.
И еще наверняка полковник Харин подбросил тонн двадцать липшего топлива, чтоб зятя уважали…
В лесу Ужнин свернул с дороги, прижал палец к губам.
— Тс-с! Пойдем, покажу место, где появляются самые первые грибы. Никто не знает, а я сам нашел…
По лесам в окрестностях городка еще ходили мало, на прошлогодние тропинки не ступала нога человека, трава в березовой гриве стояла нетронутая, чистая, и гнусу почти не было. Никаких грибов они не нашли, да и вряд ли они были здесь когда, разве осенью, в дожди; перекопанная, перевернутая во время строительства и последующего расширения военного аэродрома земля только еще оживала, залечивала раны, и повсюду торчала арматура, железобетонные глыбы, битый кирпич и прочий мусор. Но удивительное дело, там, куда каждый год набивало ветрами опавшие листья, среди травы, обычно растущей на пустырях и свалках, зацветали неяркие, сине-сиреневые цветы на длинных мохнатых ножках. Должно быть, какие-то сибирские, поскольку Шабанов нигде больше таких не встречал.
— Рвем букеты! — велел командир. — Скажем, из Индии привезли! Должны же мы привезти оттуда что-то такое, чего у нас нет!
С охапкой цветов в руках он стоял и оглядывался вокруг.
— А я ведь здесь сразу после училища летать начинал… Да, восемнадцать годиков тому. И знаешь, тут кругом такой разгром был, такой срач! От дороги деревьев насадили, кустиков, чтоб начальство не видело, а зайдешь поглубже… И вот гляди ты, заросло! Уже и цветы цветут. Скоро, может, и грибы появятся, но их есть нельзя будет. Тут однажды садили аварийный ТУ-16, он горючее сюда сбросил… Цветы можно рвать, их же не едят! Кстати, это же мутанты. Зайди в нормальный лес, они совсем не такие — крохотные, невзрачные… А эти — ты смотри! Действительно как из Индии! И цветут всего два-три дня, никто их не видит, так что мы вовремя поспели…
Они уже выходили назад, когда Ужнин остановился и выругался.
— Эх, не соврать нам, майор! Про Индию молчать надо до гробовой доски. Не были мы там никогда в жизни. Иначе Заховай языки отрежет… А жаль!..
И некоторое время шел печальный, потом достал носовой платок ивановской ткацкой фабрики, аккуратно обернул ножки цветов, чтоб не мялись и не потели в руке, сбил шляпу на затылок.
— Слушай, Шабанов! Ладно, я родной жене букет несу, а ты кому? — погрозил пальцем. — Не соседку ли снизу присмотрел? Там их две, выбор есть! А на папашу не смотри!..
— Ленивые обе. — Герман тоже стал оборачивать букет. — Месяц прошел, до сих пор обои в квартире не наклеили, бардак развели и гуляют…
— Что у тебя с этими братьями-кавказцами было? — вдруг вспомнил Ужнин. — Мне Заховай докладывал. А я тут с известными тебе событиями подзабыл… В майские праздники будто в ППН напали, из-за своей сестры? Было? Это их сестра на почте работает?
— Подрались да и все, — Шабанову не хотелось трогать эту тему. — Не поняли друг друга, горячая кровь…
— Они будто чуть не зарезали тебя? — командир оказался хорошо информированным и сейчас вспоминал детали. — И будто прибежала сестра и спасла? Нет, ты давай рассказывай. Если что, мы их выселим отсюда на хрен.
— Не надо выселять, — старая обида на Заховая толкнулась в сердце. — Мне показалось, это все оперативные игры особиста.
— А, этот умеет интриги плести… Но у тебя самого было что с их сестрой? Не из любопытства спрашиваю. Ты начальник штаба полка. Надо теперь строить соответствующие отношения и с подчиненными, и с местным населением. Кончилось гусарство, Шабанов.
— Да я чувствую, — вздохнул он. — Но с Магуль на самом деле ничего не было. Мы с ней как брат и сестра. А я вот ее обманул, не привез тигровую шкуру.
— Зачем ей шкура?
— Какой-то древний обычай у них есть на Кавказе. Чтоб выдать сестру замуж, брат должен добыть ей тигровую шкуру. А она потом наденет ее на плечи мужу…
— А, витязь в тигровой шкуре?
— Что-то вроде этого… Нас с вами на сафари-то не пригласили!
— Да уж! — засмеялся Ужнин. — Хорошо, не посольским грузом отправили, а то бы парились в ящиках…
Они расстались возле подъезда командира, и тот не сказал — забегай вечерком, посидим, или что-нибудь в этом роде, умел держать дистанцию. А в полете, когда много часов подряд болтались в воздухе тесной парой и шли при полном радиомолчании, возникло ощущение единства, тесной дружбы, братства, потому что исключительно понимали друг друга, как птицы, по малейшему движению крыла, летящего впереди, и достигали поразительной синхронности, которая отрабатывается годами.
Может, поэтому он и взял с собой за чудными цветами-мутантами?..
У подъезда кого-то ждал майор в старой форме и с кейсом в руках, прогуливался, смотрел по сторонам и вдруг, зацепившись взглядом за Шабанова, остановился. Герман хотел пройти мимо, но незнакомец подался к нему, козырнул.
— Майор Шабанов? Герман Петрович?
— Я, — сказал тот и остановился. Ни одна живая душа не знала и знать не могла, откуда они возвращаются и когда.
— Разрешите представиться. Майор Коперник, — он открыл кейс. — Я автор вот этой книги. Не читали? «Атака неизвестности»?..
— Не попадала, — сдержанно проговорил Шабанов.
— Сейчас я вам подпишу ее, — он достал ручку и, видя настороженность Германа, добавил. — Я от Жукова. От капитана Жукова. Он мой давний знакомый. Мы с ним два года дружим.
— Тогда понятно, — Герман открыл дверь подъезда. — Заходите. Что же на улице-то писать.
Вообще-то у этого майора рожа была наглая, даже циничная, толстые губы, а нижняя — отвисшая и мокрая. И когда человек с такой физиономией пытается представить себя эдаким вежливым и интеллигентным, то ему можно сразу не доверять и ждать какой-нибудь гадости. Не через час, не через год, а когда-нибудь — об этом еще бабушка Шабаниха говорила. Но тут сработала фамилия кадета, и оставлять его на улице было уже неловко.
