напевает старую японскую песню. Она удивлённо смотрит на меня, но не останавливается. Малыш, кажется, засыпает.
Я, чтоб занять себя хоть чем-то, рассматриваю комнату. Холодная, на мой взгляд. В углу завалены игрушки, все в серо-синих тонах. Нахожу лишь одну фотографию в рамке на полке: мама обнимает кроху и улыбается, но взгляд такой, поникший и уставший.
– Что ты здесь делаешь, Анхель? – Дитрих незаметно подкрадывается ко мне, и шепчет мне в ухо, отчего я подпрыгиваю на месте.
– Прошу, не делай так больше, – кое-как приходя в себя, отвечаю ей.
Но похоже данная ситуация её скорее рассмешила.
– Нам надо поговорить, – перехожу я сразу к делу.
А потом смотрю, как мама выходит из комнаты, и все же решаюсь спросить:
– Что не так с ним, – указываю головой на колыбельку. Ох уж это моё любопытство!
Дитрих грустно улыбается.
– Всё очень сложно, как выяснилось, – начала она. – Когда ты в последний раз был в Японии?
– Не так давно, можно сказать. Мы жили в Хиросиме во время атомной бомбёжки. Аки – так звали моего подопечного, но он не выжил, – ответил я. – После такого невозможно выжить вообще. «Осень» – так переводится его имя, был мал и слаб с рождения. Не выжила вся его семья. Это был один из самых коротких моих командировочных, ведь Аки не было и года.
– Мне жаль, Анхель, – садясь на стул, посочувствовала она мне.
– Так что произошло с ним? – поинтересовался я, указывая снова на малыша в колыбельке.
– Ты же помнишь, какая традиционная Япония. Все такие чопорные, холодные, малообщительные.
Я прекрасно это помнил, поэтому кивнул. И она продолжила.
– Здесь все ещё царит патриархат. Женщины все так же имеют мало прав, хоть общество и развивается. Короче, мама моего малыша хотела жить, как западные женщины: для себя, строить карьеру и быть свободной. Все неплохо начиналось, но отец настоял на её замужестве. Муж оказался непробиваемым льдом. Она забеременела, и он безоговорочно настоял на том, чтоб она бросила работу. А это однозначно говорит о том, что она вообще больше не сможет работать. Как окончательный крест на её карьере и её возможностях. И самое печальное то, что, когда она родила, в ней так и не проснулся материнский инстинкт.
Дитрих тяжело вздохнула и начала качать колыбельку.
– Я не виню ее, Анхель. Люди разные. У них у каждого своя природа, свои потребности, свои желания. Каждый хочет быть счастливым. Но материнство не приносит ей радости, она не может заставить себя любить. Я здесь, чтобы дать малышу малость этой самой материнской любви. А мама со временем станет ему другом, я уверена. Она перерастет и помудреет с годами. Ведь она – хорошая женщина, старается как может. Чувствам не прикажешь, против природы не пойдёшь, но все должно быть хорошо. Я верю в это!
Грустная и знакомая история. И отсутствие материнского инстинкта – частое событие, но так редко обсуждаемая людьми, ибо общество яро осуждает таких женщин. Особенно те, кто не смог завести ребёнка или те, кто в них души не чает. «Вот как так? Ты же – мать, должна любить!»
Люди часто забывают, что по природе вы, как и мы, все разные. Вы рождаетесь каждый со своей индивидуальной внешностью, вас каждого воспитывают по-разному, сюда же можно добавить разный менталитет стран, традиции той или иной народности и даже религию, не говоря уже об окружении. Так почему в конечном счете вы должны быть одинаковы? Почему женщины все должны быть в быту и в детях, а мужчины на заработках? Нет ничего страшного в том, что каждый живет так, как считает нужным для самого себя, главное не вредить другим и самой матери – природе.
– Я рад, что ты смотришь глубже, чем многие из рода человеческого, – ответил я ей.
Мы замолчали на некоторое время. А потом я не выдержал.
– Что означало твоё «бойся своих желаний» в том прошлом нашем разговоре?
Дитрих посмотрела на меня, пытаясь вспомнить.
– Тебе никогда не казалось, что мы созданы для чего-то большего, Анхель? – вопросом на вопрос ответила она.
– Признаться честно, стараюсь о таком не думать, – хотя, конечно же, такие мысли закрадывались в мою голову.
– Помнишь, я говорила, что дети меня вдохновляют, заставляют жить… – я кивнул, – но не смотря на все это, я поняла, что я хочу чего-то другого, Анхель! И несколько лет я задумывалась о том, что какой могла быть моя жизнь, если бы в ней отсутствовали дети и эта наша миссия по их спасению. – Она замолчала на некоторое время, прежде чем продолжить, – я бы жила для себя, Анхель. А так получается, я – никто без них. И мне захотелось «приключений» можно сказать, чего-то особенного, прожить и свою личную жизнь. И я так сильно этого хотела, что видимо Вселенная услышала меня и поняла по-своему, предоставив мне «прекрасную возможность» открыть тот злосчастный ящик. С тех пор, мой мир превратился в шоу: я становлюсь эпицентром какого-то события, из которого не вижу пока особого выхода. Вот к чему привели мои желания.
– Мы найдём выход, – и в этот момент, в порыве каких-то мне неведомых чувств, я положил свою ладонь поверх её. Какое необъяснимое нежное ощущение! Мгновенно сделал выводы, что мне это нравится – чувствовать кого-то, дотрагиваться. Дитрих на долю секунды встрепенулась, но руку не убрала, а лишь посмотрела мне пристально в глаза. И мир вокруг нас, казалось, застыл…
Но малыш решил прервать это блаженное чувство созерцания и начал ворочаться. Дитрих продолжила качать колыбель.
Я понимал, что время моё на исходе, поэтому задал последний вопрос:
– Ты думаешь, я так же устал от жизни?
– Ты потерял к ней вкус? Возможно. Мне кажется, чтоб не думать о многом, ты ушёл в мир работы. Дети заняли все твоё время и всего тебя. Это делает тебя асом в нашем деле, бесспорно. Но ведь любая медаль имеет две стороны, не так ли? Твоя обратная сторона – ты теряешь себя как личность. А ведь в нас так много особенного! Вспомни хотя бы, чем нас наградил Босс. Мы можем читать ауры, используем силу внушения, проходим сквозь стены, телепортируемся, у некоторых даже есть сила наваждения, забвения и много ещё чего. Нам свойственны чувства и эмоции. Но ты закрылся, Анхель. Как и многие. Работа нас поглотила.
– Не все потеряно: я не отказался от своего стиля в выборе одежд! – усмехнулся я.
– О, да! Куда уж ты без экстравагантного костюма! – засмеялась она, тем самым окончательно разбудив малыша.
– Мне надо идти за мамой, –
