Ром уверенными шагами дошла до картины какого-то видимо известного художника (увы, в этом искусстве Суррогат не разбирался от слова никак), где была изображена ваза с желтыми цветами 13 и резко развернулась к мужчине.
— Знаешь ли, я была бы признательна, если бы ты, ну, отвернулся хотя бы, — выгнать она его не могла, а открывать сейф при этом мутном типе не хотела.
— Издеваешься? Думаешь, это сработает, если я вдруг решу тебя ограбить? — раскатисто и так красиво рассмеялся Суррогат.
— Естественно нет, но мне же надо сделать хоть что-то, чтобы защитить свое имущество.
— Тогда в следующий раз не устанавливай сейф на столь очевидном месте, — подмигнул он.
— Я просила тебя отвернуться, а не о непрошенном совете, — напомнила оскорбленная Ром.
— Я сделаю даже больше, дорогая, я на минутку выйду, — с этими словами мужчина уверенно направился к двери, но она ему загородила дорогу в последний момент, так что оказалась зажатой между ним и дверью.
Суррогат удивленно смотрел в красивые карие глаза этой безумной, все еще не протрезвевшей женщины (судя по тяжелому дыханию) и мог с уверенностью сказать, что она в равной степени его и бесит, и нравится.
Он вопросительно посмотрел на нее, на что она, поправив предположительно кулон на шее, что скрывала белая легкая свободная блузка, лишь ответила:
— Нет.
— Боишься, что коллеги сочтут мое поведение чрезмерно неподходящим?
— Я повторяюсь: тебя вообще здесь не должно быть, — облизав губы и уткнувшись в его нижнюю часть лица, ответила она.
— Но я здесь, и многие уже имели честь лицезреть меня, — улыбнулся Суррогат.
— Пара человек еще не все, — гордо ответила женщина.
— Да ладно тебе, Ром, тебе ли не знать, что такое слухи и сарафанное радио, — отошел мужчина от разгорячившейся пиратки.
— Это уже мое дело, ясно, — строго выговорила она и жестом указала в дальний угол каюты, ближе к бару, — постой там, пожалуйста, — последнее слово Ром выговорила скорее не из вежливой просьбы как таковой, сколько понимала, что Суррогат любит хорошие манеры, на что тот кивнул и отошел.
Женщина не зря показала именно на тот угол, оттуда и впрямь сложно было, что различить в ее коморке под названием сейф, и Суррогат был не первым таким недоброжелателем в этом помещении.
— Твою мать! — выругалась она, — Нет! Дьявол!
Мужчина, казалось, за один или два шага дошел до нее и схватил за руку выше локтя.
— Что? — процедил он сквозь зубы, заранее зная ответ.
Ром молчала. На ее лице блуждали различные чувства: от страха до ярости, но факт оставался фактом.
— Его здесь нет. Меня ограбили! — грубо ответила она.
— Почему я не удивлен? — и воздух в помещении будто бы охладел на пару градусов.
— Что ты имеешь ввиду? — озлобилась еще более Ром.
— Я знал, что тебе не стоит доверять, — с этими словами Суррогат шагнул сначала в сторону двери, но потом резко передумал и навис над женщиной, хотя пиратка на мощных каблуках была его же роста.
— День, — казалось губы его не шевелились, а говорили внутренние демоны, — я даю тебе лишь день найти его, Ром. О последствиях я не буду тебе говорить, ты итак о них наслышана.
Да, она и впрямь знала о его методах в части «расправы над неугодными»: как минимум долгая и мучительная смерть… Поэтому женщина просто кивнула, что ей оставалось еще сделать в эту злосчастную минуту.
И едва Суррогат скрылся за дверью (хотя при благом конце, она его бы, естественно, проводила, но сегодня он с утра таким не задался) Ром крикнула на всю мощь голоса:
— Меласса! Черт тебя дери, иди сюда!
Чуть ли в ту же секунду в каюту капитала ворвался темнокожий худой озорной мальчуган в изношенной одежде. И пусть вас не обманывают глаза твердящие, что «командир» сего судна плохо заботится о своих подчиненных, что даже одежду подобающую не может предоставить. Нет, все дело в самом пареньке. Ему что не надевай новое, хватает на пару дней — столь он «неизносостойк».
Залетев столь радостно и бойко к капитану, Меласса остановился как вкопанный от одного взгляда женщины, что будто бросала одними только глазами булыжники огня.
— Кто заходил сюда со вчерашнего вечера? — тихо спросила она, но голос был груб и далеко необходителен. Не то что, госпожа всегда была навеселе (хотя такое было часто и очень приятно: в особенности ее задорный смех и крики: «на абордаж», «карамба!» и прочие пиратские фразочки, что воссоздавали дух былых времен), но сейчас ее состояние не сулило ничего хорошего.
— Никто, мем, — почесал лысую голову паренек.
— Неужели? — встала она медленно из-за стола и пошла к нему, от чего он преждевременно приперся спиной к закрытой двери.
— Тогда куда делся товар? — усмехнулась женщина.
— Товар, мем? — еще более сжался Меласса.
— Да, товар. Тот самый небольшой груз, что мы должны доставить в Мексику через неделю.
— Я не знаю ни о каком товаре, мем.
Вот честное слова, господа читатели, если бы можно было слиться со стеной воедино в эту минуту, а потом пройти через нее, Меласса бы сделал это с превеликим удовольствием.
Тем временем Ром уже была в полутора шаге от него, и обстановка в помещении все больше накалялась.
— Меласса, ты один здесь знаешь код моего сейфа, и оттуда у меня пропал ценнейший товар, о чем это говорит? — намекнула она.
— Я не трогал его, мем! — в испуге крикнул мальчишка.
— Тогда кто его трогал? — заорала женщина что есть мощи, — кто заходил сюда? Кто нашел его и унес? Говори, проклятый, — с последними словами она начала его трясти за видавшие виду рубашку, даже не отдавая себе отчет в том, что она трещит по швам под ее ногтями.
— Мем, мем, — чуть ли плакал парень, — я не знаю, мем.
И со всей силы отбросив его к другой стене, Ром потащилась к своему бару. Потащилась она, а не пошла, потому что силы оставили ее в это мгновение, и отчаяние заполонило всю душу. Там, в скромном углу помещения, где несколькими минутами назад стоял ее не самый желанный гость, она налила себе горячительного и залпом осушила весь бокал. Лишь после четвертого «залпа» Ром слегка успокоилась и нашлась с ответом для парня, что все еще стоял в порванной рубашке где-то за ее спиной.
— Меласса, — прошептала она, — если мы не найдем сей товар, Суррогат сожжет нас живьем, на что парень лишь сглотнул ком, что застрял в горле, ибо с яркой фантазией у него был даже перебор. И вот он уже видит село, где некогда родился,
