Лекарство Гиблинга – это снотворное для мотылька. Когда он вылезет, я умру. Келпи исчезнет навсегда. Он сбросит меня, словно старую линялую шкуру…
Мистер Келпи замолчал, оборвав свой ответ резко, будто одним движением захлопнул дверь. Джаспер сидел с открытым ртом – это стало входить у него в привычку, но вовсе не из-за отсутствия манер, а по причине сугубо диковинности и дикости происходящего.
- У вас одна пищеварительная система?- спросил доктор Доу.- А сердце – одно, или внутри бьется еще одно? И вообще как…
- Дядюшка!- укоризненно воскликнул Джаспер.- Ты смущаешь мистера Келпи.
Мистер Келпи печально улыбнулся.
- Я в любом случае не смог бы ответить на ваши вопросы, доктор. Так как и сам не знаю. Мне нужно довольно много есть, и тогда насыщаемся мы оба – мотылек забирает часть себе. Единственное, что он терпеть не может – это чай.
В гостиную вошла миссис Трикк, поставила на стол поднос с печеньем и, одобрительно поглядев на мистера Келпи, сказала: «Рада, что вам уже получше, мистер Келпи», – после чего вновь отправилась на кухню. Ее появления ни доктор, ни его племянник и вовсе, казалось, не заметили.
- Я до сих пор ничего не понимаю,- сказал Джаспер.
- Мистер Келпи,- поддержал Натаниэль Доу,- быть может, вы расскажете с самого начала? Как так вышло, что куколка Черного Мотылька из джунглей Кейкута последние двадцать лет преспокойно живет себе в Габене, более того – считается весьма неплохим малым, сделала карьеру в научном обществе и преподает студентам.
Мистер Келпи взял с подноса печенье, надкусил его, прожевал и начал…
…Быть может, это и неприятно будет звучать, но то, во что превратилась гусеница Черного Мотылька, мало походило на существо, достойное сочувствия или сопереживания. Закономерной реакцией на один лишь его вид было бы мгновенное опорожнение желудка, и я не могу осуждать людей, которых вывернуло, когда они впервые увидели то, что пряталось в пещере. Много лет спустя профессор Гиблинг показывал мне фотокарточки, на которых был запечатлен я сразу после обнаружения. Это было голое безволосое существо, выделяющее из всех отверстий мерзкую белесую жидкость и в ней же и ползающее. Вросшая неповоротливая шея, голова задрана к затылку – только так, ползая на брюхе, можно разобрать что-то перед собой, – сросшиеся пальцы на руках и ногах, лишенная пигмента кожа, белая, как оцинкованные судки из вашего кабинета, практически не моргающие веки, косоглазие. Когда я себя увидел в таком виде, мне стало дурно. И это только внешние особенности. Обычно куколка Черного Мотылька не успевает стать полноценной личностью. Она валяется в пещере, ползает, так как не умеет ходить, не говорит – лишь издает нечленораздельные гортанные звуки, страдает около двух с половиной недель во все усиливающейся лихорадке метаморфозы, пока внутри нее не созреет мотылек. А потом мотылек прорывается наружу, и куколка умирает, отброшенная, как постельное одеяло поутру. И мотылек поедает ее первым делом. Но в моем случае все вышло по-другому.
Прошло около четырех дней после того, как я выбрался из кокона и открыл глаза. Тогда я не понимал, что такое время и как его отсчитывать – много позже мне все это рассказал профессор. Я видел лишь тьму в пещере, и мои глаза стали адаптироваться к ней – еще немного, и я не смог бы переносить дневной свет. А потом внезапно зажегся огонь, появились люди. Они громко говорили, ходили повсюду. Я боялся, пытался уползти, но у них были ноги – сильные ноги, и руки, которыми они управлялись в совершенстве – не удивляйтесь, что я так это вам описываю: на тот момент мои собственные длинные конечности были для меня просто какими-то непослушными нелепыми отростками, которые не давали мне перекатываться и вечно цеплялись за камни. Я не мог даже пошевелить этими своеобразными зачатками крыльев – так называемыми протоптеронами. А люди… они схватили меня.
Сперва они думали, что Черный Мотылек поймал, изувечил и свел с ума одного из них – человека, но профессор Гиблинг понял, в чем суть. Хоть и не сразу. Он поделился своими наблюдениями с прочими членами экспедиции, и многие, разумеется, не поверили – настолько жутко и невозможно это звучало. Но время шло, и куколка начала испытывать все большие и большие мучения – вы видели процесс и сопутствующие… вы это называете «симптомы».
У профессора было средство, при помощи которого лепидоптерологи замедляют метаморфозу, чтобы можно было перевозить живых бабочек в коконах и они появлялись на свет в нужном для ученых месте: этого требуют некоторые эксперименты, показательные выставки, наглядные представления для студентов. В общем, он напоил меня этим средством. Оно подействовало, но очень слабо – буквально через пять минут жар и потливость вернулись, и я снова стал испытывать мучения. И тогда профессор взялся за исследования. Я знаю лишь, что в их процессе он добавил в замедлитель два новых ингредиента: надпочечники червяной жабы и листья дерева пиоки. Обновленное средство работало. Сейчас, после многих лет его приема, я уже знаю, что, когда я не испытываю нервного потрясения и хорошо питаюсь, оно действует максимум тридцать девять часов. В первый же раз действие длилось всего шесть часов, но этого хватило, чтобы боль отступила и я начал осознавать происходящее. Я пока что ничего не понимал, но именно тогда тот, кого вы знаете под именем Келпи, стал частью этого мира, словно родился.
А потом действие лекарства закончилось. Я этого не помню, но в период диких мук от процесса превращения мне причинили еще больше боли: выломали и вставили заново суставы конечностей, разрезали пальцы на руках и ногах. После всех изменений моего тела мне снова дали лекарство, и я снова стал способен мыслить. Пока что на уровне рефлексов. Все тело, переломанное и пересобранное, дико болело, я не мог пошевелиться, но зажили все травмы меньше, чем через неделю.
После того, как была обнаружена пещера и меня оттуда вытащили, начался наш путь через джунгли. Профессор ухаживал за мной как мог. Из-за меня группа продвигалась очень медленно – сперва меня несли на носилках, а после я учился идти сам – переставлял ноги очень вяло, неумело. Это вызывало возмущение в группе, но профессор убеждал своих спутников, что всем будет хуже, если я не научусь хотя бы какой-то самостоятельности.
Профессор стал учить меня: сдерживать жидкости организма, управляться с конечностями (сложнее всего было овладеть мелкой
