прижать, не сопротивлялся.
— Вот значит как... — тот князь слова выплёвывал, как терновые кости, — ты, убивец, славно устроился. Небось забыл уже, как дочь мою любимую смерти предал!
На Велеслава тогда смотреть стало страшно. Маска безразличия треснула, спала, а под ней оказалась настолько лютая злоба, что не каждый пекельный чёрт на такую способен.
— Я Варвару больше собственной жизни любил, — как змея зашипел, — костьми бы лёг, лишь бы никто не потревожил её покоя. Моя рука удар нанесла, и того я себе вовек не прощу, но твоя слепота, княже, взрастила тех, кто действительно в её гибели повинен! Тех, кто спит на степном золоте. Тех, кто сидит от тебя по правую руку.
— С какой стати мне верить тебе, душегуб?
— А ты всегда верил не тем, кому следует, но... — Велеслав улыбнулся, страшной, безумной была эта улыбка, — ты сам привёз его в мой город — к моему правосудию. Благодарю тебя, княже.
— Ты что несёшь?...
Не успел ничего более произнести — свои же ратники крик подняли:
— Князь, князь, там воеводу нашего схватили да на площадь поволокли!
Лишь на мгновение отвлёкся — а Велеслава уже след простыл, ветром обернулся.
Владыка Старохронска сразу понял, что грядёт — отправился на площадь. Но как быстро ни шёл — к началу опоздал, костёр уже взметнулся высоким градом. Насколько ещё можно разобрать, человек в годах, ни за что не догадаешься, что лиходей. Впрочем... а впрочем, все они такие — умудрённые, солидные, благообразные, но чуть заглянешь глубже — алчность и грязь.
Истошные вопли резали слух — всегда, как в первый раз, но запах гари приятно щекотал ноздри. Это значило — ещё одна душа очистилась огнём. Значило, что в мире стало чуточку чище.
— Что ты смотришь, сосед?! — пришлый князь, презрев благочиние, его за грудки ухватил, — как так вышло, что в твоём доме моих людей казнят без суда?! Немедле повели им остановиться!
Признаться часть его струхнула, как несмышлёный отрок, уж даже рот открылся, чтобы приказать брёвна разбросать, огонь усмирить... благо, вовремя вспомнил, что он князь. Как можно показать, что в городе твоём что-то без твоего соизволения происходит? Пришлые — они уйдут. А свои-то успеют бессилие почувствовать.
— Нет, — он покачал головой. — Велеслав — палач, но я есть судья.
Смесь сложных чувств на лице, пальцы разжались, дар речи потерял.
Но он тоже князь — и тоже должен быть сильным.
— Помяни моё слово — за кровавой вирой я ещё вернусь.
Резким жестом приказал своим в обратный путь собираться — их не удерживали.
Наставника князь встретил ближе к вечеру. На языке вертелось спросить, так ли надо было с соседями ссориться, грубо закон гостеприимства попирать... но другое вырвалось, об имени, от звучания которого будто сердце от обиды защемило:
— Кто такая Варвара?
— То старый шрам, милый князь. Что уже не болит, а воздаяния за себя требует.
Не было в его речах ни ярости, ни злорадства. А были ли они вообще, не показалось ли? Темнота же завсегда лица искажает, на чертей похожими делает. И всё же, и всё же...
— И это твоё воздаяние стоит войны?
Сказал и тут же смутился, в глазах Велеслава усмотрев, что спросил несусветную глупость.
— Любая возможность задавить чумных крыс стоит войны. А в тех землях таких видимо-невидимо.
Да что же это с ним такое сегодня? Наставник о нём и Старохронске превыше себя печётся, на всё у него объяснение есть разумное и правильное. А тут о какой-то девке услышал — и сразу в нём засомневался?
Разве так пристало вести себя не ребёнку, но князю? Подумаешь, наставник о ком-то ещё заботился. Это было давно, и Варвара та мертва... да, мертва, мертва! ...
....хорошая, наверное была девушка, плохую бы Велеслав не выбрал. Так почему бы за неё не отомстить, тем более дело и с других сторон благое?
И начал Старохронск готовиться к битве. Воевода молодой в обороне, конечно, ничего не понимал, его не так давно назначили — старый-то, что батюшке служил, казнокрадом оказался, сжечь пришлось — зато был прилежен и старателен, что Велеслав ему говорил — в срок исполнял. А наставник-то в военном деле тоже оказался одарён, будто всю жизнь только им и промышлял. А было ли вообще хоть что-то ему неизвестное?
Долго ли, коротко ли, прискакал в терем гонец — и привёз он дурные вести. Войско оскорблённый сосед ведёт, да не один — с ещё одним князем сговорился, тот тоже хочет с Велеслава спросить — за сына.
Сам Велеслав лишь заметил с долей шутки:
— Так стало быть я их кровную вражду примирил? Однако ж это не каждому дано.
В поле повелел он недругов не встречать — а посадским укрыться за стенами. Только управились, как обрушилась на окрестности Старохронска буря, какой полвека никто не видел. За ворота шагу не сделать — ветер сбивает с ног, дождь извергается, будто полноводная река на землю пролилась, молнии сверкают, рассекая небеса на осколки. Но странное дело — если снаружи силы природы пытались со свету сжить, то в самом городе тишь, разве что слегка накрапывает.
Три дня и три ночи свирепствовала стихия. Не раз и не два за это время князь видел своего наставника на башне возле ворот. Ветер трепал его одежды, делая похожими на чёрные крылья, а он... смеялся. Смеялся над бурей, вместе с ней — он был самой бурей. Всесильным и всемогущим. Зрелище, вызывающее восторг и трепет.
Утром четвёртого дня, прячась за щитом из чар, подошла к берегу рва рыжая ведьма, на одно плечо перекошенная, прокаркала, бурю перекрикивая:
— Остановись, ведьмак! Поговорить с тобой хочу.
И удивительное дело, присмирела непогода, будто пёс у порога улеглась.
— С тех пор, как мы в тот раз виделись, трёх учениц я взрастила, всех с собой привела, но и вместе мы не смогли совладать с твоими чарами, кони шагу сделать не могут, у людей дыхание спирает. Не будет князь зря рать свою губить, уйдём на рассвете.
— Ты пришла известить меня, что вы сдаётесь? Как любезно, — Велеслав на неё сверху, с башни посмотрел, как на надоедливого жука.
— Спросить хотела, — ведьма издёвку пропустила мимо ушей, — как ты стал таким сильным, ведьмак?
— А за это тебя надо благодарить, Марьюшка, — у вновь князь
