отбавляй.
— Нашел чем гордиться, — сморщила носик Морана. — Врагами обзавестись — дело нехитрое, было бы желание. А вот сделать так, чтобы они, тебя ненавидя, даже пискнуть не могли, вздохнуть лишний раз боялись — это куда сложнее. Полоз в старые времена меня седьмой дорогой огибал, в Рудных горах отсиживался, лишь бы я про него не вспоминала.
Рудных — это, наверное, Уральских.
— Ничто, — ладони богини сжались в кулаки, — ничто, еще придет то время, когда он обо всем пожалеет. Придет!
— Даже не сомневаюсь в этом, — поддакнул Моране я и потряс кулаком в воздухе. — Вот мы его тогда!
— Скажи, а ты сейчас вообще где? — откинулась на спинку своего трона богиня. Что любопытно — она как будто снова стала меньше ростом. — Я нынче вечером к тебе посылала свою служанку, она вернулась ни с чем. Сказала, что она только слугу нашла, который весело там проводит время в компании домовых.
— В чем в чем, а в этом даже не сомневаюсь, — усмехнулся я. — Небось квас пьют и пиццу едят.
— Вот тоже непорядок, — поморщилась Морана. — В былое время это племя со двора носа не казало, пискнуть из подпечья не смело. А теперь что? Они мою служанку из твоего дома гнать надумали! За дреколье взялись!
Ну да, Вавила Силыч сотоварищи был готов смириться с визитами Мары (а именно про нее речь) тогда, когда я об этом его просил. Но когда меня нет, ни он, ни остальные подъездные представительницу Мораны на своей территории терпеть не станут, это уж точно.
А если там еще и Кузьмич присутствовал, то вообще у-у-у-у-у…
— Так именно домовые сейчас являются самым, пожалуй, массовым видом существ, которые уцелели со старых времен, — предположил я. — Русалок — и тех меньше, думаю. А если их больше всех, с чего им под печью сидеть? Они сами кого хочешь под нее загонят. Тем более что у нас в домах централизованное отопление.
Ничего мне на это богиня не ответила, только недовольно губы поджала.
— А я сам сейчас в гостях у ворожей. Это наследницы берегинь, они по их заветам по сей день живут.
— Вон что! — Морана после этих слов оживилась. — Теперь ясно, почему я так легко до тебя сумела дотянуться. А что у тебя с ними? Дело какое общее или как?
— Не то чтобы… — я повел плечами. — Одной из них услугу небольшую оказал, не даром, разумеется, приехал плату забрать. Плюс попросил из мандрагыра зелье сварить для одной своей знакомой, которое ее на ноги поставит. Там девчонке жить осталось всего ничего, жалко ее. Вот только не получилось у нас договориться, их старшая такую плату заломила, что я сразу «нет» сказал.
— Какую плату? — немного вкрадчиво осведомилась богиня.
— Где-то там есть курган, — я ткнул пальцем в туманы, пеленой стоящие на той стороне Смородины. — В нем покоится некая Ладимира, их прародительница.
— Была такая, помню, — кивнула богиня. — С веснушками, смеялась бесперечь. Ей палец покажи — она сразу в хохот, аж в животе булькает. Лель ей отчего-то особенно благоволил, они часто по весне вместе в лугах бродили. И?
— Они хотят, чтобы я нашел тот курган, где она покоится, и полил деревце, на нем растущее, водой из Смородины. Нормально, да? Мне в ту сторону смотреть-то жутко, а эти кошелки желают, чтобы я там бродил и курган с деревом искал.
— Ну, найти его задача не самая тяжкая, — задумчиво произнесла Морана, закидывая ногу на ногу. — Знаю я, где стоят те курганы, под которыми покоятся сестры-берегини, все одиннадцать. Они ушли сюда, в Навь, одними из первых, раньше, чем я или Полоз. Уж не знаю, чего у них больше, глупости или трусости, но только увидев, как наш мир рушится, как люди рубят топорами наши изваяния, жгут их, бросают в реки, они сорвали с себя нашейные цепи с оберегами, в которых хранилась их сила, и доброй волей ушли сюда, в Навь, спать вечным сном. А чуть позже на них деревца выросли, у кого ольха, у кого березка. В то время тут еще все по-другому обстояло, в ту пору Навь в серую погибель еще не превратилась.
— Постойте, вы сказали одиннадцать, — потер лоб я. — Что-то арифметика не сходится. Вроде их, берегинь, двенадцать было. Или я чего путаю?
— Все так, двенадцать, — кивнула богиня. — Молодец, ведьмак, от знаний не бегаешь. Желана, что первой на белый свет явилась, за сестрами своими не пошла, осталась там, в Яви. Оберега лишилась, Перун с нее его сам сорвал, но и только. До сей поры, поди, белой голубицей где-то порхает.
— Прямо сам Перун? — впечатлился я.
— Кто ковал — тот и сорвал, — подтвердила Морана. — Говорю же — в тех оберегах вся сила берегинь содержалась, они им власть над травами да деревьями, полями да лесами давали. Не такую, как тамошним хозяевам, но все равно немалую. А перед тем, как в Навь уйти, они с себя их сняли, да и побросали кто куда. Небось до сих пор где-то в вашем мире те обереги обретаются, может, даже кто ими пользуется. Сила в них немалая осталась, Александр. Попади такой к опытному колдуну, например, так он через него много пользы поиметь сможет. Да тех же волкодлаков на службу себе поставит или водяного примучит, чтобы тот ему золото да жемчуга со дна реки таскал.
Стоп. А ведь на шее у Яромилы цепочка поблескивала. Ни у кого из ее соплеменниц ничего такого я не приметил, более того, меня немного удивил тот факт, что у них даже перстней или колец на пальцах не имелось. А вот у нее точно цепочка была — искусного плетения, червонного золота, уходящая под белое платье. Может, на ней и оберег болтается, а?
— Значит, задумали наследницы до пращурицы своей достучаться. — Богиня сплела руки на груди. — Занятно, занятно… А ты, значит, отказался им помогать?
— Само собой, — сказал я. — Мне жизнь пока не надоела. Да и потом — знаю я эти фокусы. Положим, доберусь я до нужного места, полью дерево, а после изнутри кургана хрень какая-нибудь выползет и меня сожрет. Нет, не надо мне такого счастья.
— Никто тебя там не сожрет, можешь не бояться. По дороге к кургану — очень даже просто, а там нет. Берегини всегда несли в мир добро и вряд ли сейчас изменились, — заметила Морана. — А что ты про слова не упомянул?
— Какие слова?
— Между «доберусь до кургана» и «полью дерево» какие-то слова надо будет сказать наверняка. Заклятие или призыв… Не знаю точно. Но без них не обойтись. Вода Смородины сильна, но для того, чтобы разбудить
