бы лучше не высовываться. Вдруг кого встретим…
— И что, торчать в первом классе этого царь-поезда, не смея носа показать? — возмутился товарищ. — Если что, я угощаю.
— Позже. Давай ближе к полуночи, когда честной народ разойдется спать.
Я принялся развешивать костюмы по шкафам. Расправил все складочки, почистил туфли, убрал подальше совсем легкие вещи и занялся чтением. Вскоре принесли комплимент — два бокала с каким-то дивным виски. И когда время подходило к полуночи, я сдался и посмотрел на Денисова.
— Ладно, веди в свой ресторан.
Переодевшись, мы направились в нужный вагон. Ковры здесь были персидские, и мне было боязно лишний раз на них ступать. Сколько же стоили билеты…
— Прошу, — Константин распахнул передо мной дверь в вагон-ресторан, и у меня тут же защипало в носу от смеси запахов дорогого алкоголя, сигар и сигарилл, еды… Звучала тихая ненавязчивая музыка.
Стены здесь были отделаны ценными сортами деревьев, шторы и занавески сшиты из генуэзского бархата, люстры выполнены из хрусталя. На стенах висели акварели классиков мировой живописи, а к услугам читающей публики даже имелась библиотека, о чем сообщала золоченая табличка.
Половина вагона была отдана в распоряжение курящих. Покачиваясь в такт ритму вагонных колес и музыки, дамы в шелках и господа в смокингах вдыхали коньячные пары и упивались шампанским. Причем в курящем отсеке народу было куда больше.
— Господа, желаете ли остаться в некурящей части? — спросил подошедший к нам официант с меню наготове.
— Да, — ответил я.
— Нет! — сказал Денисов.
Да чтоб его… Ладно.
Официант тактично выжидал, давая нам время определиться.
— Мы бы хотели расположиться в курящем зале, — сказал я.
— Прошу за мной.
Два отсека были отделены стеклянной перегородкой и какой-то бесшумной системой вентиляции — дым, что попадал в “чистый” зал, не казался противным. Официант открыл перед нами стеклянную дверь и пропустил вперед, предлагая выбрать понравившийся столик. Мне как раз приглянулся тот, что был возле окна. Пространство вокруг него пустовало, и лишь одинокая девушка по соседству читала книгу, потягивая вино.
Я молча указал на стол.
— Этот, пожалуйста.
— Прекрасный выбор, — учтиво улыбнулся официант.
Мы расселись, и перед нами разложили меню. Винная карта напоминала том Советской энциклопедии, и я даже растерялся.
А затем поднял глаза на девушку, что углубилась в чтение. Она сидела к нам спиной, из ее ушей торчали провода наушников, и нас она явно не слышала. Но показалась мне знакомой.
Не успел официант отойти от нас, как она обернулась к нему и взмахнула рукой, подзывая к себе.
— Повторите, пожалуйста, — сказала она, вытащив наушники.
Мы с Костей замерли.
— Какого хрена здесь делает Аня? — зашипел я.
Вытаращившись на Аню, Костя нервно сглотнул слюну. Официант слегка поклонился девушке и задержал взгляд на нас.
— Господа готовы сделать заказ?
Анна, до этого нас не замечавшая, резко обернулась. А дальше все было как замедленной съемке в дешевом кино. Ее глаза округлились от удивления, взметнулись стриженные под каре смоляные волосы, рот приоткрылся в немом крике…
— Какого дьявола? — воскликнула Аня, нарушая все возможные приличия.
Сперва показалось, что мне отчего-то заложило уши. Но нет — это просто тишина оказалась настолько громкой. В один миг перестала звучать музыка, затихли гости, с любопытством уставившись на бурную реакцию Грасс.
Она тут же вскочила со своего места. Разъяренная как фурия, глаза метали молнии. Она схватила с подноса официанта свой пустой винный бокал — мне показалось, сейчас она долбанет его о стол и сделает подобие “розочки” — с такой злостью она смотрела на Денисова.
Твою же мать. Если она раскричится, то порушит всю нашу легенду!
“Аня, тихо!” — крикнул я ментально. — “Успокойся! Пожалуйста!”
Она метнула на меня гневный взгляд и так сильно сжала в руках ножку бокала, что та треснула у нее в руках.
— О господи, мадемуазель! — воскликнул официант и уставился на ее ладонь. С пальцев Грасс текла кровь, но она, казалось, даже не заметила этого. Так и сверлила Костю глазами.
— Ты что, меня преследуешь? — прошипела она, глядя на моего товарища. — Совсем с ума сошел?
— Госпожа, вы порезались! — лепетал сбитый с толку официант. — Нужно оказать вам помощь…
Я решил взять дело в свои руки, пока этот переполох не поднял на уши весь поезд. Ну, блин, как обычно. Пошли, называется, выпить перед сном…
— Пожалуйста, принесите чистое полотенце и теплую воду, — обратился я к официанту и поднялся со своего места. — Я помогу даме. Как одаренный, запрашиваю разрешение начальника поезда на применение целительной силы.
Правилами поезда использование Благодати было запрещено. Исключения делали только для ментальной связи и — по разрешению — для исцеления. Остальное было под запретом, дабы не смущать и не пугать других пассажиров. Поговаривали, что в старые и менее спокойные времена, когда в Дакии бесчинствовали разбойники и любители грабить поезда, к Благодати относились более лояльно. Но сейчас даже для применения “Мертвой воды” требовалось получить одобрение.
— Конечно, сейчас запрошу, — сказал официант и испарился.
Аня в этот момент наконец-то перевела взгляд на свою руку и поморщилась, словно только что заметила рану.
— Вот черт.
— Я помогу, — тихо сказал я и потащил ее за ее столик. — Садись, сейчас все сделаем. Константин, пожертвуй свой напиток для благой цели.
— Позвольте мне предложить свой! — эффектная дама в открытом платье из зеленого шелка и в восточном тюрбане с пером поднялась из-за столика, который делила с пестрой компанией, и грациозно подплыла к нам.
Я с удивлением на нее уставился.
— Прошу прощения?
— Мари Буайе-ле-Дюсон, — представилась женщина с сильным акцентом и протянула мне бокал с ярко-зеленой жидкостью. — Если желаете обработать рану или обезболить мадемуазель, месье, рекомендую чистый абсент… Этот богемский. Лучший в мире.
Я подвис на пару секунд, соображая, где мог видеть эту женщину. Ее лицо и имя казались мне очень, очень знакомыми. А потом до меня дошло, и я едва не поперхнулся. Это же знаменитая парижская актриса и танцовщица, номера которой собирали полные залы!
Королева французского бурлеска. Дита фон Тиз, Сара Бернар и Матильда Кшесинская в одном лице этого мира… Простолюдинка, покорившая своей артистичностью и пластикой всю европейскую и имперскую аристократию.
Ох ты ж елки.
— Благодарю… — я замялся, не зная, называть даму мадам или мадемуазель. Детали ее личной жизни мне были неизвестны. — Госпожа Буайе-ле-Дюсон.
Дива поставила бокал передо мной и легонько взяла Аню за подбородок.
— Сколько страсти и чистых эмоций! — промурлыкала она, глядя в глаза Грасс. — Сколько пыла и поистине эллинской трагедии в этих очах… Не зря говорят, что
