всем он кричал, брызгая слюной, что не намерен ради какого-то сопляка ставить под угрозу свою карьеру и связи! Добро бы по делу, а так во имя чего? Новых дебошей?
И так далее и в том же духе. Маргарет сквозь слезы соглашалась и обещала, что больше этого не повторится. Но Вирт прекрасно знал цену этим обещаниям. Сама мысль о том, что в следующий раз он снова уступит ее дурацким просьбам, приводила его в бешенство.
Он кричал до тех пор, пока не заболело сердце и не стал пропадать голос.
Но прошел уже месяц, а Эрвин ведет себя примерно. Надолго ли его хватит? Или все же узнав, какие силы пришли в движение, он наконец-то взялся за ум?
Но сейчас горе-родственник был не при чем. Хотя в какой-то мере и поспособствовал создавшейся ситуации.
Дело в том, что позавчера Германа Вирта вызвал к себе Гиммлер.
Пригласив профессора сесть, рейхсфюрер СС некоторое время смотрел на него холодным, ничего не выражающим взглядом.
– Как поживает ваш племянник? – наконец осведомился он, сверкнув стеклами простых старомодных очков.
– Он не мой… – начал было профессор, но увидев тень неудовольствия на лице хозяина кабинета, тотчас исправился:
– Благодарю вас, в порядке.
– А как супруга? – задал вопрос Гиммлера. – Как ее печень?
Беспокойство холодной иглой кольнуло профессора. Подобная осведомленность не предвещала ничего хорошего.
– Благодарю… – произнес он, но Гиммлер, казалось не слышал его.
– Она ведь в девичестве была Шмитт? – словно размышляя вслух, сказал он. – Это, часом, не та самая Шмитт, что возглавляла нашу языковую школу для собак?
К школе для собак Маргарет не имела никакого отношения, о чем Гиммлер не мог не знать.
– Фрау Шмитт однофамилица моей жены, рейхсфюрер! – поспешил уточнить Вирт.
– Вот как! – заметил тот. – Возможно, я что-то напутал…
Повисла томительная пауза.
Профессор чувствовал себя неуютно. После того, как год назад фюрер подписал декрет, которым назначил Гиммлера верховным руководителем всех служб германской полиции, многое изменилось.
– Вы догадываетесь, почему вы здесь? – задал вопрос этот всемогущий человек.
– Нет, рейхсфюрер! – покачал головой Вирт. – Но надеюсь, что меня посвятят.
– Вот как! – повторил Гиммлер. – Ну что же…
Он помолчал, словно собираясь с мыслями, а затем произнес:
– Как вы знаете, ваша теория нашла множество сторонников среди влиятельнейших членов нашей партии. Даже правильнее будет сказать, большинство!
Гиммлер встал из-за стола, и прошелся по кабинету.
Профессор следил за ним глазами.
– Да, большинство. Еще великий Генрих говорил, что германцы – это особые люди! Этими словами он в те незапамятные, но уже достославные времена выразил то, что позже подтвердил ряд авторитетнейших и глубочайших умов…
Глава СС коснулся верхней пуговицы сорочки.
– Сам фюрер разделяет эту точку зрения, а фюрер… – тут он назидательно поднял вверх палец и повысил голос, – не ошибается никогда!
Дойдя до противоположной стены, Гиммлер повернулся и неспешно вернулся на место.
– Германский расовый тип… – прищурившись, сказал он. – Белокурый, голубоглазый… Вот как ваш племянник… Его, если не ошибаюсь, можно причислить к избранным без колебаний?
Профессор торопливо кивнул. Единственным сомнительным достоинством скотины Эрвина была типичная арийская внешность.
– Вот видите! – оживился Гиммлер. – Лично сам я являюсь приверженцем той теории, что человек со светлыми волосами и голубыми глазами не способен на такие же дурные поступки, как человек темноволосый и темноглазый! И как показывает мой, согласитесь, весьма немалый опыт, одно и то же деяние может быть разным: то, что для блондина есть проступок, для брюнета – уже злой умысел!
Тут он не врал.
Когда вставал вопрос о проступках, блондинов никогда не наказывали так, как брюнетов. Или шатенов. Строгость наказания определялась своеобразной шкалой яркости – чем темнее глаза и волосы, тем строже.
За аналогичное действие – будь то опечатка в документе или должностное преступление, блондин мог отделаться внушением.
Не блондин – попасть под суд.
Рейхсфюрер лично требовал фотографии провинившихся, и по снимкам делал выводы.
Ежели дело касалось помилования, блондины с голубыми глазами были в несомненном выигрыше.
Множество голубоглазых и светловолосых негодяев были прекрасно осведомлены об этом пунктике, и извлекали из него максимальную выгоду.
Мимоходом Вирт пожалел, что не родился блондином. Впрочем, и Гиммлер таковым не являлся. Равно, как и фюрер.
– Но мы немного отвлеклись… Сколько времени вы возглавляете «Наследие предков»?
– Два года, рейхсфюрер.
– Иными словами, вы хорошо представляете себе всю важность поставленных перед вами рейхом задач?
– Разумеется.
– Прекрасно.
Гиммлер соединил пальцы рук.
– Итак.
И снова томительная пауза.
Удерживая почтительное выражение лица, профессор отрешенно думал о том, что сам Гиммлер далеко не выглядит белокурой бестией. Широкоскулое лицо в котором что-то было от монголоидного типа и темные волосы впридачу: куда уж больше!
Стараясь выкинуть из головы крамольные мысли, он сосредоточил внимание на своем шефе.
– Ваше мнение о вампирах? – не подозревая об измышлениях профессора, благожелательно поинтересовался тот.
Вопрос поставил Вирта в тупик.
– Ну, – промямлил он. – Как социальная группа, они, безусловно представляют отдельный интерес… Жесткая иерархическая структура, подчинение своему князю и чистота крови… При определенных условиях их строй можно рассматривать как чем-то подобный нашему…
Не зная, чего хочет Гиммлер, профессор был вынужден ограничиваться лишь общими фразами.
Ибо малейшая ошибка, ему, не блондину, могла обойтись очень дорого.
– Я не об этом, – прервал его мучения глава СС.
– Не об этом? – переспросил профессор. – А о чем же, рейхсфюрер?
– Я о физических характеристиках. – Косо падающие лучи солнца отражались стеклышками очков, и профессор, не видя глаз Гиммлера, не мог ориентироваться по ним.
– Можно ли считать их телесные качества такими, к которым должен стремиться любой, уважающий себя ариец?
Такого поворота профессор не ожидал. Немцы должны быть похожи на вампиров?.. Но… А почему, собственно, нет? Разве недостойно сильного стремиться к совершенству? В конце концов, кровь не кошерна…
Профессор поразился глубине мыслей рейсхфюрера.
– Что же вы молчите? – вывел его из задумчивости нетерпеливый вопрос.
– В конце концов, кровь не кошерна… – машинально пробормотал профессор.
Неожиданно громко Гиммлер захохотал. Он смеялся, неприлично взвизгивая, и дергая рукой.
Наконец, рейхсфюрер замолчал, вытирая выступившие слезы.
– Браво, Вирт! Пожалуй, это следует записать.
По листу именной бумаги пробежала косая зеленая строчка. Шеф СС всегда писал только зелеными чернилами, проводя ему лишь одному известные аналогии с небезызвестным орденом Зеленого дракона.
– Фюреру понравится… – мельком Гиммлер бросил взгляд на профессора, и тот ясно понял, что авторство фразы о кошере отныне и всегда принадлежало сидящему напротив человеку.
– Но мы отвлеклись… Так что вы мне можете сказать?
– О да, рейхсфюрер. Мысль сама по себе глубокая. Признаться, я никогда бы
