положения к такому преклонному возрасту. Да, плечи его были не так широки, как в былые годы, но поступь оставалась мягкой, голос – властным, а глаз – зорким. И дед всегда оказывался прав. Как только ум стариков притуплялся, следовала неминуемая смерть. Обычно глупая. По невнимательности.
Увлекшись размышлениями, я чуть было не налетел на спину деда, который замер на полшаге посреди оленьей тропы. Словно нутром почувствовав мой испуг, дед обернулся и пронзил меня взглядом. В его глазах не было недовольства или злости, но я всё равно поежился.
– На охоте думай лишь об охоте, – произнес он одними губами.
Я виновато кивнул и посмотрел туда, куда дед указывал пальцем. Кора у дерева была стесана, словно кто-то чесал свои рога на пути к поляне, где вдоволь росло лишайника. Дед сделал еще два шага и, присев бесшумно, приблизил лицо к земле. Лужа мочи растопила припорошивший землю снег, не успев подернуться льдом. Дед жестом велел следовать за ним и быть тише. Я старался изо всех сил, но навыков не хватало. Стадо кормилось, а значит, было начеку. Приблизиться нужно было чуть ли не нос к носу. Сегодня погода благоволила нам: облака заслонили луну, но снежный покров был настолько чист, что всё равно было недостаточно темно. Поверх наших шкур красовались выбеленные накидки. Мы сливались со слабо мерцающим снегом. И, конечно, крались с подветренной стороны.
Мне хотелось ухватиться за оберег и взмолиться Велесу о милости. Страшно оставить голодным всё поселение. Но я боялся сделать лишнее движение, чтобы не помешать деду. В этот самый миг внутри меня разлилось тепло, слух словно бы обострился, и я мог поклясться, что услышал хриплые вдохи и выдохи, поскрипывание снега под копытами животного, которое переступало с ноги на ногу, пока кормилось, и размеренное причмокивание. Мой слух, обоняние и зрение стали острее. Всё чувствовалось, будто тело настроилось и внимало лесу. Я видел, как ноздри деда, который дышал в такт с животным, дернулись и он с показавшимся мне оглушительным свистом выдохнул и превратился в живую статую. В этот самый момент ветви кустарника раздвинулись, показалась морда оленя. Животное размеренно пережевывало ягель, слегка торчавший изо рта, тянуло морду и мимоходом обрывало можжевеловые кусты. Я знал, что в следующий момент олень отодвинется и у нас будет лишь несколько секунд. К нашему счастью и к несчастью оленя, это не самое зоркое животное в мире – хороши у него только нюх и слух, и сейчас нас спасал легкий шелест ветвей на ветру и выгодное нам направление порывов холодного воздуха. Этот олень слишком увлекся, набивая брюхо, и отошел от стада, скрывшись от внимания сородичей.
Движение, которым дед вытащил лук, я даже не успел заметить. Вот олений нос шевелился, влажно поблескивая, а после морда повернулась влево, но вместо глаза животного я увидел лишь оперение стрелы, глубоко вошедшей в голову. Вот так быстро и ладно. Олень, не успев издать ни звука, повалился набок, сминая ветви. Дед, не теряя ни секунды и уже не таясь, подошел ближе и выстрелил второй раз – в сердце, чтобы наверняка. Самец издал слабый утробный рев и через несколько мгновений затих. Он был крупным; я бы даже сказал, огромным. Не похоже, что стадо голодало. Это удача. Послышался испуганный нестройный вскрик нескольких глоток, затем пара мгновений тишины, а после топот. Но это уже неважно, пусть бегут. Со всех сторон стадо окружали охотники. Быть может, животные неслись сейчас прямо на кого-то из соплеменников и сегодня повезет не только нам. Скорее всего, таков и был план.
Странная острота зрения пропала, и мир вернулся к привычным чуть приглушенным запахам и звукам. Я почувствовал потерю, но размышлять было некогда: нужно было мастерить волокуши, чтобы доставить тушу в деревню. Путь предстоял неблизкий. Дед тем временем опустился перед величественным животным на колени и попросил прощения, вознося также благодарность Велесу за ниспосланную пищу. На моей первой охоте не случилось ничего интересного. Позже я узнал, что и не должно было. Хороший охотник просчитывает все наперед, не оставляя шанса случайностям и неожиданностям. Только долгая засада, стальная выдержка и умение ждать. Охота не битва, незачем издавать боевые кличи. И чем быстрее ты убьешь животное и принесешь извинения жертве за отобранную жизнь, тем скорее боги снова обратят на тебя благостный взор. Мой дед умел убивать добычу быстро и стрелял точно, а также всегда искренне печалился об оборвавшейся жизни. Это я перенял от него. Мне даже не пришло в голову интересоваться, каждый ли вождь слышал лес или это только мой дар. Для меня связь с лесом по умолчанию была неразрывно связана с принадлежностью к роду вождей. Какой вожак без тайного знания?
Прошел не один месяц с первой охоты, прежде чем моя рука оборвала жизнь животного. И когда меня сразу же после этого вывернуло наизнанку, дед не стал браниться. Лишь положил руку на мое плечо и сказал, что, раз есть скорбь от убийства, душа моя жива. Без мяса поселение умрет от голода, а хороший вождь должен заботиться о своих людях. Мой дед был хорошим вождем и со всем рвением воспитывал достойного преемника. Я же боялся, что во мне больше от слабого отца, чем от стального деда.
Точно так же, как после первого убийства, меня мутило ровно через год, когда я готовился связать себя с дочерью шамана. Мне стукнуло четырнадцать, и было уже просто неприлично оставаться без жены. В тот день дед с усмешкой смотрел, как я содрогаюсь над ведром для помоев. Мне было совсем не смешно. Но дед шутил и подначивал, обещая, что ночь после обряда связывания гораздо приятнее убийств. Оказалось, дед не всегда прав. Улла, которой я не мог спокойно взглянуть в глаза с тех пор, как нам исполнилось по одиннадцать, была до того красива и надменна, что мне в голову не приходило свататься к ней. Мне вообще не хотелось свататься. Но наши судьбы были решены на собрании. Будущий вождь и преемница шамана – прекрасный союз для племени. Но я беспокоился не об этом. Она скорее отравит меня в первую же ночь, чем станет покорной женой. Улла была настоящей бестией. Каково же было мое удивление, когда, оказавшись в моем чуме, девушка залилась слезами, вздрагивая всем телом. Она повалилась на шкуры, а я стоял как дурак, не зная, с какой стороны подступиться. Я даже не думал, что она умеет плакать. И еще терзался мыслями, чем вызваны ее слезы – отвращением из-за выбора наших родичей или
