как, – подбоченился дед. – Проклятье, значить. Ну вы, блин, даёте.
– У вас есть другая версия? – флегматично спросил шеф.
Он старался не смотреть на деда в упор. Лишь бросал короткие взгляды, искоса.
– Да ничего у меня нет, – мужик опять икнул и залихватски вытер нос рукавом старой байковой рубахи. – Я и к вам-то чего вышел… – он умильно поглядел на шефа. – Выпить не найдётся?
– Как не найтись, – Алекс достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и протянул её деду. – Угощайтесь.
– Благодарствую, – мужик чинно поклонился, а затем отвинтил колпачок – руки заметно дрожали – и припал к фляжке. Кадык на его горле задёргался.
Наконец, отняв фляжку от губ, он слегка взболтнул содержимое – судя по звуку, там осталось немного – и с сожалением протянул назад, Алексу.
– Оставьте, – махнул рукой шеф. – Это подарок.
Фляжка была дорогая, серебряная, с тонкой чеканкой и инкрустацией. Там даже была какая-то именная гравировка…
Мужик с видимым удовольствием хлебнул ещё, и убрал фляжку куда-то за пояс.
– Ну… – подмигнул он, явно повеселев. – Я пошел?
– Два вопроса, если позволите, – поспешно сказал шеф. Дед склонил голову на бок.
– Первый: здесь, в окрестностях, кто-нибудь живёт?
– Как не жить, – развёл тот руками. – Во-о-он там, за речкой – село Розенкрейцеровка. Бывший совхоз имени Елены Блаватской.
– Далеко? – быстро спросил шеф.
– Километра два будет.
– Хорошо, тогда второй вопрос… – Алекс оглянулся на стройку. – Можно, мы ещё придём?
Мужик честно задумался.
– Не советую, – наконец сказал он. – Съедят.
– А в село?
– Это уже третий вопрос, – погрозил корявым пальцем дед.
– Господь троицу любит, – не остался в долгу шеф.
– Приходите, – разрешил дед. – Но только днём. Ночью нельзя.
– Учтём, – вежливо поклонился Алекс.
– И зверей не приводите, – мужичок дёрнул за ухо волчицу. Та чуть оскалила чёрную пасть, горло её задрожало, но звука не вышло. – Не любят их у нас.
Мужик сделал шаг назад и будто растаял в путанице ветвей. Ни один листик не шелохнулся. А на том месте, где он стоял, обнаружился туесок с малиной. Ягоды были крупные и блестели, как настоящие рубины.
Как только дед слинял, волчица сорвалась с места и скрылась за кабиной вертолёта. Через минуту, поправляя ремень на комбинезоне, вышла Хельга. Глаза у неё были белые от ярости, на нас она старалась не смотреть.
– Сделай вид, что ничего не было, – шепнул шеф, и ловко перепрыгивая на сухие кучки земли, поспешил к вертолёту.
– Да легко, – пробормотал я себе под нос.
Честно говоря, я так ничего и не понял.
Посмотрел на туесок с ягодами… Вдруг страшно, до боли в скулах захотелось отведать. Бросить мягкий сочный плод на язык, раздавить о нёбо, ощутить кисловатую, душистую сладость…
Подхватив туесок, я поспешил за шефом. На ходу кинул в рот несколько ягод, и улыбнулся. Малина… Округлое, сладкое слово. На мгновение привиделись хитроватые глаза деда и пахнуло сивухой. Раздался сухой смешок, и наваждение сгинуло.
– Угощайтесь, – как только устроился на сиденье, я протянул туесок девушке.
Та яростно, и в очень быстром темпе, переключала какие-то рычажки, тумблеры, кнопки, и на моё предложение лишь дёрнула носом. По спине её прошла заметная дрожь.
Во время обратного полёта мы не разговаривали.
Город встретил грохотом и недобрым колючим ветром. В небе рвались в клочья чёрные тучи, под ними, наперегонки, сновали стрижи.
Алекс с удовольствием оглядел город.
– Гроза, – произнёс он с растяжкой. – Л-люблю…
Стояли мы на верхней площадке небоскрёба. Высадив нас, лёгкая, похожая на мыльный пузырь машинка понесла угрюмую девушку-пилота куда-то в ангар.
А мы остались.
Далеко под нами мерцала сетка улиц, речек, мостов, пешеходы были крошечные, как муравьи. Так и потянуло подойти к краю ничем не огороженной площадки и сделать шаг в пустоту…
Я благоразумно отошел подальше. Не то, чтобы я боялся высоты, или испытывал тягу к суициду… Просто себе я больше не доверял.
– Что дальше?
Малину я за время полёта как-то незаметно съел. Алекс взял всего несколько ягод, пожевал, как хлеб, и отвернулся, так что весь туесок достался мне… Теперь я вертел испачканную ягодным соком корзинку в руках, не зная, что с ней делать. При этом меня переполняла странная бодрость. Будто от самых пяток, будоража внутренности, поднимались лёгкие пузыри, заставляя тело подпрыгивать и всячески выражать желание потратить энергию.
– Вечереет, – сказал шеф, глядя на далёкую полоску горизонта. Снизу она была желтая, подкрашенная оранжевыми всполохами. В ней наполовину утонул красный апельсин солнца. – Пора встречаться с Володей. Идём.
Алекс воспользовался пропуском, который вместе с папкой вручил Геннадий. Этот пропуск, точнее, магнитная карта, открыл нам сначала дверь с вертолётной площадки внутрь здания, а затем и двери лифта.
Как только мы вошли внутрь небоскрёба корпорации "Семаргл", меня окружил запах псины. Он был тонким, едва заметным, но удушающим.
Словно я попал на дорогую, ухоженную псарню.
Интерьер, впрочем, был самый обычный: кадки с пальмами, низкие диванчики вдоль стен и рассеянный свет энергосберегающих лампочек.
А вокруг сновали вервольфы.
Толстые вервольфы, худые вервольфы, молодые и старые вервольфы, одетые в дорогие деловые костюмы и рабочие комбинезоны с логотипом скалящейся волчьей головы… Объединяло их всех одно: привычка при нашем приближении отводить взгляды и запах противоблошиного шампуня.
Я почувствовал себя неуютно. Несмотря на вполне человеческий вид, одежду и цивилизованные манеры, создавалось впечатление, что мы с шефом движемся сквозь многочисленную волчью стаю.
– Спокойно, кадет, – тихо сказал шеф, идя по коридору ровной походкой. – Они не должны почуять твой страх.
Я сглотнул и постарался расслабиться.
Всё дело в аурах. Излучение от них было куда сильнее, чем от любого человека. И отличалось оно… вибрациями, что ли? Лучше объяснить не могу.
Но когда, проходя мимо, моя аура соприкасалась с аурой вервольфа, у меня на спине поднималась несуществующая шерсть.
Вервольфы не оставались в долгу. Некоторые скалили зубы – с удивительно острыми и большими клыками. Другие издавали горлом тихие густые звуки, похожие на рычание.
У дамочки, которая несла стопку папок, прямо на глазах выросла шерсть на руках, ногти с громкими щелчками отчпокались, и из пальцев показались чёрные крепкие когти.
– Вот чёрт, – ругнулась она шепотом, когда мы прошли мимо. – Опять маникюр делать…
– Что это с ними? – спросил я, когда мы вошли в лифт. Слава богу, пустой. – Они всегда так реагируют на людей?
– Они реагируют на тебя, кадет, – пояснил Алекс, прижимая к панели всё тот же пропуск. – Как ты чуешь в них волков, они чуют в тебе стригоя. Сиречь – нелюдь.
– Но директор так себя не
