и врач. Такие наверняка должны нравиться девочкам подросткам. Совместная трапеза нужна была для того, чтобы наладить контакт, создать доверительные отношения. А теперь он приступит к тому, ради чего, собственно говоря, это все и затевалось. Посвятит тебя в какую-нибудь тайну и скажет, что может тебя вылечить, но и ему потребуется твоя помощь. Потому что — посмотри вокруг — совсем ведь непохоже, что им ничего от тебя не надо.
Слишком роскошная палата для безнадежной пациентки, которая, вдобавок, завтра и не сможет вспомнить, как с ней обращались вчера.
Так они и работают.
Я выпила еще колы и помотала головой, стараясь выбросить из головы последние мысли. Они были словно не мои, словно их диктовал мне какой-то другой голос.
Обладательнице которого было уже далеко не шестнадцать.
— И что же это за метод?
— Это не совсем метод, просто удачная догадка, — сказал он. — Мы… я считаю, что ты ментально застряла в возрасте шестнадцати лет из-за того, что являешься героиней незавершенного сюжета.
— То есть?
— В шестнадцать лет ты должна была сделать что-то, — сказал он. — Что-то важное для этой истории. Но поскольку авария помешала тебе это сделать, история не может пойти дальше, и ты оказалась во временной петле, которая каждый раз отбрасывает тебя на исходный возраст, необходимый для этого поступка.
— Но это же не так работает, — сказала я. — Нам преподавали прикладную литературу в прошлом году… ну, в смысле, в прошлом, и ваша догадка противоречит тому, что мы знаем о сюжетах и их влиянии на жизнь. Если бы я была героиней, от которой требовался какой-то значимый для истории поступок, разве в таком случае меня не защищала бы сюжетная броня? Хотя бы до тех пор, пока я не сделаю то, что должна сделать? И в таком случае никакой аварии бы не было.
Он улыбнулся, но не так, как в прошлый раз. В прошлый раз это была улыбка человека, пытающегося казаться твоим искренним другом. В этот же раз он продемонстрировал немного снисходительную гримасу, с которой взрослые обычно выслушивают доводы детей, которые ни черта не понимают в том, о чем говорят.
И я была готова угадать его следующую фразу. Тот самый взрослый голос начал диктовать прямо в голове. В жизни все немного сложней…
— В жизни все гораздо сложней, чем в школьной программе, — сказал он.
— Всегда подозревала, что бездарно трачу время на этих уроках, — сказала я.
— Я думаю, что в твоем случае мы имеем дело с неопределенным сюжетом, — сказал он.
— Это вообще как?
Звучало, как чушь. Либо сюжет есть, и тогда он вполне определен, либо его нет. Для литературы это, конечно печально, хотя кого-то и устраивает, а вот для обычной жизни — самое оно.
Когда ты сама — хозяйка своей судьбы, сама принимаешь решения и не зависишь от того, что там тебе кто-то мог предписать.
— Считается, что есть два метода работы над какой-либо историей, — сказал Грег. — Первый, считающийся наиболее продуктивным и самым распространенным, это работа по плану. То есть, автор прописывает план, намечает персонажей, продумывает все события, которые должны произойти от завязки до кульминации и к самому финалу еще до того, как приступает к самому написанию книги. Когда ему все известно заранее, и он последовательно описывает то, что уже придумал.
— И в данном случае, автор — это…?
— Жизнь, — он развел руками. — Вселенная, высший разум, мы до сих пор точно не знаем. Разве в школе вам этого не объясняли?
— Я думала, в жизни все не так, как в школьной программе.
— Что-то и совпадает, — признал он. — И да, ты права. Если бы ты участвовала в сюжете такого типа, то никакая авария не смогла бы тебе помешать. Никакой аварии бы вообще не было.
Я невольно прикоснулась рукой к голове, которая все так же не болела.
— Но она была.
— И это приводит нас к второму способу, — сказал Грег. — У автора есть персонажи, есть стартовая ситуация, и есть какое-то ключевое событие в отдаленном будущем, но он точно не знает, каким образом герои доберутся до этого события, и он садится писать, рассчитывая, что все прояснится в процессе.
— Так правда делают?
— А ты не знала?
— Никогда об этом не задумывалась, — сказала я. — Значит, вы думаете…
— Что из-за аварии ты пропустила свое ключевое событие, — сказал он. — Но поскольку оно все равно должно произойти, а четких временных рамок для него нет, тебя раз за разом отбрасывает в то состояние, когда ты должна было это сделать.
— А автор — это все еще жизнь, вселенная, высший разум и вот это вот все? — уточнила я.
— Разумеется.
— Надо понимать, вам удалось выяснить, что это за событие, так? Иначе этого разговора бы не было.
— Удалось, — на этот раз в его улыбке присутствовало самодовольство. — И я думаю, что после того, как оно произойдет, ты вернешься в норму. И время для тебя пойдет снова.
— Ладно, — сказала я.
— Ладно?
— Ну да. Я это сделаю. У меня же нет выбора, правильно? Все другие методы лечения вы уже наверняка попробовали.
— И ты даже не спросишь, что нужно сделать?
— Зачем спрашивать о том, о чем вы сами мне расскажете?
Он сунул руку под халат, извлек оттуда фотографию — бумажную фотографию — и протянул мне.
На снимке был запечатлен смазливый голубоглазый светловолосый мужчина, чья прическа пребывала в творческом беспорядке. Располагающий взгляд, какие бывают у второсортных актеров, коммивояжеров или перспективных политиков. Легкий намек на бородку, которую не стоило бы отращивать человеку с таким цветом волос. На вид мужчине было лет тридцать-тридцать пять, и мне трудно было уложить в голове, что это — мой ровесник.
Кроме того, он был абсолютно не в моем вкусе.
— Он абсолютно не в моем вкусе, — сказала я.
— Это неудивительно, — усмехнулся Грег. — Если ты думаешь, что это твое «долго и счастливо», то ты ошибаешься.
— И что же в таком случае меня связывает с этим парнем? — спросила я.
— Смерть, — сказал Грег. — Вы двое должны попытаться убить друг друга, и один из вас должен в этом преуспеть. Мы искренне надеемся, что это будешь ты.
Как по мне, это был довольно радикальный способ лечения амнезии, но похоже, что Грег был сторонником нетрадиционной медицины. С другой стороны, мне импонировал тот факт, что он не стал ходить вокруг да около и сразу выложил, что они от меня ждут.
Еще я отметила, что шока это предложение у меня не вызвало. Мысль
