вызывало множество неудобных вопросов. Девочке было на вид лет двенадцать-четырнадцать, здешняя воспитанница: это понятно по монашеской рясе. В руках гранёный стакан с плещущейся водой (что-то мне подсказывало, что она горючая), причём время от времени тара подносилась к лицу девочки, после чего стремительно опустошалась. Взгляд юной алкоголички блуждал по двум её собутыльникам, правда, осмысления в глазах уже давно не было. Зато было то, что я уже видел у девушек постарше в отношении себя. Желание, очень сильное, если учесть, что девочка всё выше и выше поднимала подол рясы, оголяя коленки, и с сожалением теребила воротник, намекая, что и тут была бы не прочь расстегнуться, если бы конструкция её одеяний позволяла. Мужики время от времени кидали взгляды на девочку и подливали ей по мере опустения стакана, но особой заинтересованности я не почувствовал.
– Почувствовал, – пробормотал я. – Когда я начал в таких контекстах употреблять это слово?
Здесь должна быть реплика Марии, но она всё ещё восстанавливалась, поэтому сарказма не будет. Зато тупые шутки будут, уж в этом я мастер. Один из мужчин поднял взгляд на меня. Осмысление пришло спустя всего секунд десять, и церковник хлопнул широкой ладонью по импровизированной лавочке, состоящей из кирпичных ножек и пары досочек:
– Молодой человек, присаживайся. Ты исповедаться пришёл?
– Боюсь, мне жизни не хватит, – усмехнулся я и всё-таки присел на предложенное место. Мужик, в ответ посмотрел на меня с досадой. Да, не смотрели они ни одной части «Мстителей», ведь их в этом мире не снимали, вот и не смогли понять глубину отсылки. Лишь девочка медленно расплылась в улыбке, правда, боюсь, не из-за шутки.
– Так ты это… – на обшарпанном столике материализовался стакан, внутрь которого тут же зажурчала «святая вода» – это второй мужик взял слово: – для храбрости вот возьми!
– Спасибо, конечно, – я проследил, как девочка схватилась за предложенный мне стакан и залпом его осушила, естественно, дождавшись моего отказа, – но я не верующий. Мне правда не нужно.
– Перед богом все равны, что верующие, что неверующие, – с видом познания дзена произнёс тот, что предложил мне сесть, и посмотрел вглубь здания, где посреди алтаря перед рядами пыльных скамеек стоял крест. Ну как крест… Ножка и правое плечо там стояли, а всё остальное словно… срубили? Так, мне это начинает не нравиться. В любом случае, перед таким крестом я бы не исповедался, даже будь я религиозным – уж если и делать, то делать нормально, а не как… у меня обычно получается. – Тебя как бишь звать-то? – мужик быстро, аж шея хрустнула, повернул в мою сторону голову.
– Дима я, – пожал плечами. Где-то глубоко внутри мозга обессиленно зашипела Мария.– Я Силантий, – поклонился тот, что налил мне.
– А я Понфирий, – поклонился второй. – И что же вас, Дмитрий Батькович, привело в нашу скромную обитель?
– Пара вопросов, – я вновь пожал плечами. – Например, почему работники церковной школы выпивают с утра пораньше… – я глянул на часы, – ладно, в полпервого дня, когда у детей ещё идут уроки. Или, например, почему с ними выпивает маленькая девочка? – я кивнул в сторону притихшей монашки, ряса которой уже позволяла рассмотреть внутреннюю часть бёдер. Оба церковника посмотрели в её же сторону, делая вид, видимо, что тут никого нет. Не, не прокатит! Я не настолько сумасшедший, чтоб придумать себе маленькую раздевающуюся девочку в костюме монашки, нагло выпивающую остатки запасов горючих жидкостей.
– Видит Бог, – протянул Силантий и разлил по трём стаканам водку, – мы не выпиваем.
– Видит Бог, – вторил ему Понфирий, пропуская мимо глаз ручки девочки, схватившие третий стакан, – мы лечимся.
– Да-да, – я закатил глаза, – протираем струны души.
– Вот видишь, понимаешь же, – улыбнулся Силантий и, выдохнув, опрокинул содержимое тары в себя, после чего обратился к Понфирию, который точь-в-точь повторил за товарищем: – А чтоб жиром не заплыть, надо?..
– Подышать свежим воздухом, – ухмыльнулся церковник и добавил, посмотрев на меня: – для оздоровления.
– Ну да, –покачал я головой, – воздух, пропущенный через папироску всяко чище.
Мужики одновременно поднялись со своих мест и потопали к выходу. А что мешало здесь закурить? Впрочем, я тоже поднялся и направился следом, бросив взгляд на девочку, гипнотизирующую стакан.
На крыльце оба церковника хлопали себя по карманам ряс, что-то бормоча. Я же просто стоял рядом, глядя на солнце над многоэтажками. Вдруг под носом возникли сигарета и зажигалка. От неожиданности я даже не смог отказать, и вот уже мы втроём стоим на крыльце церкви и потягиваем «свежий воздух». Эх, сколько жизней назад я курил? Когда вообще я мог себе позволить вот так стоять в окружении незнакомых нетрезвых людей и потягивать сигарету? После появления в моей первой жизни Маши, я перестал курить… словно и не курил никогда. Сам тогда удивился, ведь до этого сколько раз пытался бросить, и всё бестолку, а тут вот как. Тогда я списал это на мотивацию, мол новая жена, очень-очень люблю, а у неё здоровье слабое. Мда, сейчас воспринимаю это совершенно по-другому, теперь кажется, что она снова меня «запрограммировала». А после первого перерождения ни ситуация, ни средства не располагали к курению, да и не хотелось просто. Забавно, я вообще впервые об этом вспомнил за почти два десятка лет. А теперь едкий дым вновь забивал мои лёгкие, обжигая горло, и доставляя некий странный эстетический кайф, выходя через ноздри. Вредно для здоровья… С моей регенерацией я сомневаюсь, что когда-нибудь хоть один самый дотошный врач сможет понять, что я курил. Но маме всё равно не скажу…
– Смотри, – Понфирий указал на здание через дорогу. Ну да, домик, копирующий барак с этой стороны, только там в окошках горел свет, и было видно фигурки в чёрном. – Это здание школы, а здесь общежитие и церковь. Там свои учителя учат наших воспитанниц.
– А мы здесь, – вздохнул Силантий, – присматриваем за теми, кто не может находиться на учёбе.
– Звучит очень важно, – почему-то мне этих двоих даже жалко стало. Стало бы ещё жальче, не чувствовал бы я перегар.
– Много нынче одарённых, – кивнул на моё замечание Силантий. – Девочки в таком нежном возрасте склонны к совершению глупостей.
– Важно присматривать за ними, когда у них наступает пик фазы дара,
