совсем другими глазами.
Мой рассказ вышел долгим, он продолжался даже когда мы заняли столик в «Уютном погребе» и ждали подачи обеда.
— Оказывается, у тебя были сумасшедшие дни. Все это время… — она положила на стол коробочку своих длинных цветочных сигарет.
— Они продолжаются и вряд ли закончатся в обозримом будущем. Можно? — я приоткрыл крышку плотного картона, на котором теснились экзотические фиолетовые и розовые цветы. Теперь даже табачная упаковка напомнила мне розовые волосы Айлин. — Забыл свои в спешке.
— Я вот, что думаю, — Ольга придвинула коробочку ко мне ближе, — эти, как ты говоришь, волки вряд ли могли знать, что ты так дорожишь Синицыной. И еще… Тот из них, кто это все это затеял, знал, что тебя нет в школе. Иначе их план не имел бы смысла. Если бы ты сидел с Айлин за одной партой, как бы они обманули ее, будто с тобой что-то стряслось?
— Уже думал об этом, — я прикурил, поглядывая на подошедшую официантку и, водя пальцем по строкам меню, озвучил то, что мы с княгиней выбрали.
— А раз так, то у этих «волков» есть свой человек в нашей школе. Скорее всего именно в нашем классе, — продолжила княгиня, когда официантка записала заказ и отошла.
— Оль, я все это понимаю и уже думал над этим. Хотя думал поверхностно. Просто на первом плане были другие мысли, — табак ее сигарет пах цветами и во рту был сладковатый вкус.
— Я бы в первую очередь подумала на Сухрова. Но если он вытащил тебя, многим рискуя, то не знаю, что думать. Может Лужин тайком от Сухрова? — она тоже закурила, оставляя на фильтре след ярко-красной помады.
— Еграму со вчерашнего дня я доверяю, — уверенно сказал я. — Сначала была мысль, что мое спасение из «канальи», как он называет то место, могло быть каким-то хитрым планом его вместе с волками. Я по-всякому вертел эту мысль, но так не смог найти в чем тогда их выгода? Ведь банде Лешего я живой и на свободе очень не нужен: они почувствовали мою силу и боятся ее. Поэтому, Еграма я бы подозревал в последнюю очередь. С Лужиным чуть сложнее, но тоже вряд ли. Он не станет делать подобное за спиной Сухрова.
— А кого подозреваешь? — ее глаза сейчас были бледно-голубыми и печальными.
— Пока не знаю. И самое разумное, спросить от этом у самого Еграма. Кстати, сейчас ему скину сообщение, — достав эйхос, я выставил лимбами номер Сухрова, удерживая боковую пластину, сказал:
«Еграм, приветствую. Это Елецкий. Очень плохая новость. Кто-то из волков пырнул Айлин ножом. Она в крайне тяжелом состоянии. Как помнишь, у меня волки вчера все забрали, в том числе и эйхос. Воспользовались им, чтобы обмануть Айлин. Вызвали ее в сквер Механиков».
Минут через пятнадцать нам принесли чанахи из дагестанской баранины: и мне, и Ольге. Хотя мы с ней во многом разные люди, наши вкусы за столом во многом совпадали — это я с удивлением обнаружил в тот день, когда мы с ней ужинали в «Огнях Москвы» после покупки платьев.
Сегодня ели молча. Я все время думал об Айлин и мысленно взывал к Артемиде, но она не отвечала. Это и ожидаемо, боги, даже самые близкие не ловят каждую человеческую мысль. Я подумал, что после обеда следует заехать в храм Небесной Охотницы и помолиться перед алтарем, а также зайти в храм Асклепия. Последнее, словно услышав мои мысли, предложила сама Ковалевская. Мы так и решили, после обеда, заехать в храм Асклепия на Казенной площади и оттуда сразу в Палаты Надежды — с тяжелыми ранами обычно привозят туда.
Когда мы допивали чай с миндальным печеньем, пришло сообщение от графа Сухрова. Спрашивал, где я, порывался подъехать. Договорились встретиться у храма.
Когда мы подъехали к Казенной площади, Еграм был уже там. Я увидел его «Катран» возле булочной, он торопливо шел нам навстречу.
— Ясно, что от них все можно ожидать, но что повернется так, даже не мог представить! — сказал он, подходя.
— В животе Айлин нож и на его рукояти надпись «Варга помнит все», — мрачно сообщил я.
Мы пошли через площадь к храму. Его золотые купола сверкали на солнце и должны были отражаться светом в душе, но сейчас в душе не было даже малого проблеска.
— Мне Леший на эйхос сообщил, что я нежилец, — как бы неохотно сказал Сухров. — Я не боюсь, но ощущение неприятное, когда ходишь в тревожном ожидании. Я готов драться с любым из них, пусть сразу с несколькими. Но они же на самом деле не волки, а крысы: ударят подло, из под тишка.
— Тревожное ожидание — скверная штука, но даже к нему привыкаешь. Главное не терять бдительность, — поднявшись по ступеням я, свернул к жрецам, продававшим алтарные подношения ярко желтые и оранжевые цветы — их так и называли: цветы Асклепия.
Купил тяжелую охапку и направился к главному алтарю, возле которого на треногах горели огни, источая ароматный дым.
— Это долго не продлиться, — сказал я, обернувшись.
— Что? — не поняла Ковалевская, тоже следовавшая за мной с букетом.
— Еграму говорю, — пояснил я. — Долго не продлиться тревожное ожидание. В ближайшие дни я пожалую к ним в гости и там все решится.
Сухров ничего не ответил, только покачал головой, явно не соглашаясь со мной.
Воздав молитву врачующему богу и возложив на алтарь подношения, я направился к выходу. Ковалевская и Сухров справились раньше и дожидались меня на ступенях.
— Мы с Ольгой сейчас в Палаты Надежды — это на Багряном спуске. Айлин скорее всего привезли туда, — сказал я Еграму.
— Извини, но с вами не могу. У меня встреча в четыре часа, — граф Сухров отстегнул с ремня эйхос, проверяя сообщения. — Свяжусь с тобой, как только освобожусь. И если ты замышляешь сгоряча ворваться в их клубок, то очень не советую. Давай позже все это обсудим. Можно подгадать момент, когда народа в клубке будет мало. Столько, чтобы нам двоим было по силам. Я смогу разузнать.
— А ты можешь предположить, кто сообщил этим волкам, что Елецкого сегодня нет в школе? — прищурившись, спросила княгиня. — Ведь явно кто-то в школе или скорее всего в нашем классе знал об этой затее.
— Из нашего класса только я знаю «Стальных Волков», — Еграм нахмурился и крепко сжал в кулаке эйхос. — Хотя… раньше, еще в прошлом году в «Кровь и Сталь» иногда заглядывала баронесса Грушина. Она… — он поморщился, вспоминая, — дружила с Лисом и Зораком пока того не убили. Да, точно, с Зораком. У них была там веселая компания: Дарья, Зорак, Лис и еще одна баронесса. Пухленькая такая, чем-то похожая на нашу Грушу.
— Баронесса Евстафьева, — догадался я, услышав упоминание о Лисе.
— Кажется, да, — кивнул Сухров. — Она не из нашей школы.
— А что, логично… Если Груша имела связи с этими скверными ребятами раньше, то почему бы не иметь сейчас? — предположила Ковалевская, неторопливо спускаясь со ступеней. — К тому же у нее на тебя, Саш, о-очень много злости! Особенно после того, что ты сделал с Подамским. Она же любит его. Женская месть бывает безумной и жестокой.
— Она была сегодня в школе? — спросил я, одновременно обдумывая версию Ольги — она казалась весьма разумной. И баронесса Евстафьева еще сюда вплетена. Боги, как странно вы разложили карты! Но Талия точно не может быть в этом замешана.
— Да, сидела в одиночестве, надутая на всех, — подтвердила княгиня.
Меньше чем через полчаса мы подъехали к Палатам Надежды со стороны Земляного Вала. Девушка за стойкой, оборудованной множеством терминалов, быстро нашла фамилию Айлин в списке поступивших.
— Синицына Айлин Клеоновна? — уточнила она.
— Да, — выдавил я, с нетерпением ожидая ее дальнейших слов.
— Пройдите по коридору прямо до конца и направо. Дожидайтесь там. Сейчас свяжусь с врачом, — сказала она, сноровисто управляя манипулятором терминала.
Мы с Ольгой прошли по коридорам и остановились в небольшом зале с белыми стенами и алебастровыми барельефами по углам. Напротив окна возвышалось три небольших алтаря: Сварогу в центре, Асклепию справа и Перуну слева. На длинном диване сидели какие-то люди, явно в напряженном ожидании. Другие толпились возле окна и двери, ведущей в палаты.
Мы простояли еще минут пять, прежде чем запертая дверь отворилась и вышел врач: пожилой седоватый мужчина в голубом халате с вышитым на груди сердцем.
— Вы спрашивали о госпоже Синицыной? — спросил он, обращаясь почему-то не к нам.
Я повернул голову и только сейчас увидел маму и отца Айлин.
— Да, да, ваше милосердие! Мы! —
