знаешь, воняло шерстью и кровью. Последнее, что запомнил, что из дома кричать начали, а Мишаня назад, ко мне, побежал, видимо, храбрость проснулась и спасти хотел. Ну и спас, дурак. Ближе всех к подъезду был, а в результате мы с Витьком живы, стало быть, а он – нет. Сказочке конец, а я тут, – он развел руками.
– А вы давно с Алексеем знакомы?
– Да пару лет.
– Что-то странное за ним замечали в последнее время?
– Ну как. Он всегда малость того был, стало быть. Ты фотки-то его видел?
– Такой, с косичкой. На айтишника похож. Подрабатывал вроде айтишником?
– Ну, тогда догадываешься про его чудные увлечения, наверно. Музыку такую, орущую любил. Шмотки вечно черные, на них каракули красные. За компьютером посидеть. На картах гадал. Пару раз нам гадал, говорил, у меня все время «Башня» выпадает, мол, перемены сильные скоро. Мы ржали все над ним, цыганом называли. У него еще косичка эта, натуральный айнанэ.
– А как он к вашей компании-то прибился с такими интересами?
– Да мы с Витьком и Мишаней как-то заседали во дворе, он вышел с бутылкой, нам предложил. Мы и обрадовались, – Васильев ухмыльнулся.
– А о чем вы общались с ним вообще?
– Да о чем? Больше пили. Он сам обычно к нам выходил, выпить приносил. Не то чтоб мы много не за синькой общались. О чем мужики, когда пьют, говорят? О бабах, о политике, о машинах. Он нам иногда что-то про книги и игры затирал, но он обычно какую-то муть мрачную любил, я не слушал особо. Ну какой взрослый мужик в компьютер будет играть?
Я подумал о своей PlayStation и продолжил:
– В последний раз что-то особенное было в его поведении?
– Ну, он какой-то особенно смурной был. Неразговорчивый, стало быть. Потом вроде коньячку накатил – отпустило. Сказал, сам себе гадал сегодня, одни мечи выпадали вроде. Потом Мишаня начал рассказывать, как колесо проколол. И тут все и случилось…
– Ладно, все ясно. Пойдем мы. Лечись, – засобиралась вдруг Агафья и покинула палату.
– Береги себя, красотка, – хрипло проорал ей вслед Васильев.
Я озадаченно посмотрел на дверь, распрощался и вышел вслед за Игнатовой. Что за непрофессионализм?
– Ты куда? Я не закончил допрашивать.
– Да понятно все с ним. Бесит. Ненавижу таких, даже за мужиков не считаю. Пробухивает жизнь, пользы никакой миру не приносит… Лучше б их всех сожрали, – внезапно зло добавила она.
Я подумал, что это какая-то больная тема, но расспрашивать ее не стал.
– Давай ты не будешь вот так выбегать во время допросов? Мы типа команда?
– Как скажешь, – она фыркнула.
– Вообще, Агата, кажется, что это наш пациент. Нечисто тут. Айтишник, любитель хорроров, Таро, игр и металла внезапно сам начинает бухать с компанией чуждых ему алкашей во дворе. Ладно бы, он там на Чистых прудах или в Нескучном саду этим занимался с такими же эльфами. Нет, с обычными колдырями из подъезда, что лежат полдня под капотом в гараже. И потом жена, откуда у такого жена? Что-то не сходится у меня.
– Согласна, Игнат. Видишь, дедукция у тебя работает, – она криво усмехнулась. – Про жену верно подмечено. Пора ее навестить, стало быть.
* * *
Сегодня ехали на машине Агафьи. Китайский кроссовер с электродвигателем. Для новых экономических условий самое то.
В детстве у отца был старый зеленый «Сааб», пригнанный прямиком из Швеции. Тогда это считалось неплохой машиной. Он регулярно ломался, а запчасти было достать непросто, так что швед стоял на ремонте больше времени, чем ездил по Москве. Но отец им очень гордился, пылинки сдувал, регулярно мыл, натирал до блеска. Кажется, машине и нам с матерью досталось примерно равное количество его и без того редкого свободного времени. Возможно, машине немного больше. Отношения с отцом у нас вообще были странные. Он вроде бы меня любил, но, казалось, лишний раз боялся похвалить или сказать хорошее слово, а в моей жизни его интересовали в основном оценки. Мы немного сблизились незадолго до его смерти, я стал узнавать его лучше, и тут все закончилось.
– Барченко, ты тут? – вырвала меня Агафья из путешествия по закоулкам памяти. – Ты только посмотри на это дерьмо, ну сколько можно?
В десяти метрах от нас улицу внезапно перекрыли. Там, впереди, с одной стороны тротуара стояли демонстранты с прозападной повесткой и яростно выкрикивали лозунги. На противоположной стороне улицы расположились сторонники патриотического лагеря и отвечали им с презрением. Обе толпы сдерживал ОМОН, пакующий самых ретивых в автозаки и охаживающий дубиналом тех, кто прорывал ограждение и выбегал на середину дороги, чтобы доказать свою правоту на кулаках.
И так каждые выходные.
– Видишь того мужика в красной кепке? Ставлю тысячу, что он прорвется.
– Нет, слабенький.
– Спорим?
Через пять минут я заработал тысячу.
Самое смешное, что в обеих толпах присутствовали мертвичи. Вообще-то это было нарушением Пакта, правила о невмешательстве в человеческие социальные и политические процессы. А может, все было не так страшно, они просто пришли подпитаться негативом или понаблюдать за людьми от скуки. Или серьезней – подыскивали себе жертву. Но в такой ситуации нам оставалось только смотреть и шутковать.
– Смотри, смотри! – с серьезным лицом говорила Агафья. – Вот видишь того, с рогами? Думаю, он всецело выступает за евроинтеграцию. Ведь, как известно, Запад погряз в феминизме, уничтожил нуклеарные семьи и все мужики там – рогоносцы.
Я сдержался.
– Думаю, он просто озабочен проблемой кривого рога.
– Западники спят и видят, чтобы от родины остались рожки да ножки.
– Ждет, когда его ОМОН скрутит в бараний рог.
– Россия исторически отстает в развитии из-за своего географического местоположения у черта на рогах.
Агафья изобразила, как роняет плашмя микрофон. Я переключил внимание на патриотический лагерь и указал ей на безглазую тварь в фиолетовой мантии.
– У страха глаза велики. Настоящий патриот, не боится.
– Вернулся на родину в прошлом году, не вынес жизни там. Из Глазго приехал.
– Взял и пришел на митинг. Глаза боятся, руки делают.
– Вообще, некоторым государственникам не хватает рефлексии. В чужом глазу соринку видят, в своем бревна не замечают.
– Думаю, обеим сторонам надо искать точки соприкосновения и двигаться вперед. Кто прошлое помянет, тому глаз вон.
– За нарушение Пакта надо бы с ним поговорить с глазу на глаз.
Шел второй час стояния в пробке. Машины сзади подпирали и сигналили, оцепление спереди не снимали. Мы истощили запасы остроумия и молчали.
Чтобы как-то убить время, Игнатова включила радио. На одной станции молодящаяся звезда «Голубых огоньков» пела под аранжировку, что была бы органична и
