страсти и желания? — закончила я за него и грустно улыбнулась. — Сгорела в день своего совершеннолетия.
Вновь эта тишина… только появилось чувство вины.
— Прости.
— Все нормально, я давно смирилась.
— Ты не искала способов избавиться от проклятия?
— Нет. Ты же знаешь, что в моем случае даже к Стражам обращаться бесполезно: артефакт уничтожен, отец полностью поменял структуру… Тогда у него просто не было времени задумываться, надо было действовать, и он сделал все, что мог, даже больше — я же жива…
— Но все еще проклята.
— Все мы в какой-то степени прокляты, Леш, уже давно. Своими собственными предками, которые жаждали власти и силы и лишили нас нормальной жизни.
— А Стражи?
— «Запрос получен, над вашей проблемой работают» — так всегда отвечает мне официальный представитель Стражей. Периодически они зовут меня к себе, дают новые блокирующие зелья, проводят опыты… как над лабораторной мышью. — Я больше не хотела обсуждать это, потому как перед глазами вновь и вновь вставали белые коридоры лабораторий и хмурые Стражи, которые никак не могли найти нужное решение.
— Я пришел к тебе как к Главе клана.
— Мы вне клана, Леш, и ты отлично это знаешь.
— Но ты как самая старшая отвечаешь за Лизу и Дэна.
Вот не нравилось мне, в какую сторону пошел наш разговор. И мне совсем не хотелось слышать то, что мне сейчас скажут. А ведь он все равно скажет. И от этого в груди возникло неприятное тянущее чувство. Нет, не боль… грусть.
— Инеев, не тяни.
— Я хочу предложить свою кандидатуру для инициации Лизы.
Собственно, чего-то подобного я и ожидала.
— Ты для этого сюда приехал?
Ему даже хватило совести чуть-чуть покраснеть и смутиться.
И с этим человеком я собиралась стать полноценной женщиной…. Немного противно и грустно. Единственное, что меня оправдывает, — мне было всего семнадцать, бурлили гормоны, сносило голову, и я никого не слушала. Слава богу, хватило ума не привязаться к нему слишком сильно.
— Я обещал твоему отцу, что не брошу вас.
Надо же, он и родителей сюда приплел…
— Интересное у тебя представление о долге. Ты исчез на семь лет и, даже узнав о гибели отца, не появился, отделался письмом.
— Ты имеешь право злиться, но для Лизы я — лучший вариант.
— Интересно, почему? Приведи хотя бы один аргумент в свою пользу.
— Ты же помнишь, как нам было хорошо. Я знаю, что помнишь. — Голос его начал вибрировать, сделался интимнее, проникновеннее, глаза потемнели. И чем больше они темнели, тем сильнее мне хотелось ему врезать. Сдержалась. Я слишком себя уважаю, чтобы марать руки… — Я часто вспоминаю ту ночь. Какой страстной, раскованной, желанной ты была. Как извивалась в моих объятиях, как стонала от моих прикосновений…
— Пока чуть не убила тебя. Или ты хочешь повторения? Тут нет отца, чтобы потушить и ослабить «мертвое пламя».
Соблазнительное выражение тут же исчезло с его лица.
— Я тогда растерялся. Ты все-таки подумай. Через месяц Лиза станет совершеннолетней, и ей нужен человек, которому ты можешь доверять, который не обидит ее, не испугает, будет нежным…
— А я могу тебе доверять?
— Ты же знаешь, что да. Прошло семь лет, но я все еще тот Леша, которого ты знала.
— Да? А я уже не та Таня, которую знал ты. — Я резко встала и отошла к раковине.
— Твоя сестра выросла, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ты просто подумай над моим предложением. Вот моя анкета, визитка… я буду ждать твоего звонка…
Я услышала звук отодвигающегося стула и ощутила, насколько близко он ко мне подошел, но все равно вздрогнула, когда он положил руку мне на плечо.
— Я всегда буду рядом, всегда помогу…
Нет, все ложь.
Тебя не было рядом, когда я пришла в себя после той ночи, когда отец рассказал мне о том, что произошло, когда я так отчаянно искала встречи с тобой, когда меня отправили в клинику, когда я хоронила родителей… когда отбивалась от стервятников, которые хотели отнять у меня Дэна и Лизу… и теперь тебя тоже нет.
Хлопнула дверь, но я этого не заметила.
Силы покинули меня, и я села на стул.
И он мне будет рассказывать о том, что пришел ради нас, ради памяти отца! Обещал быть рядом и помогать… Ага, как же. Ему просто нужна Лизкина сила, и все…
А чего я, собственно, ожидала от этого жалкого трусливого ничтожества?
Какая же я дура, ведь на что-то надеялась… Думала, что он пришел ко мне. Нет, не ради инициации, а просто как друг…
Дура.
Если у него не хватило смелости поговорить со мной семь лет назад, откуда ждать благородства сейчас?
Артефакты…
Все дело в артефактах.
Уровень силы у каждого разный — у кого-то больше, у кого-то меньше.
Так и появились первые накопители-браслеты, а потом и первые артефакты. Если накопители нужны для подпитки, восстановления силы, то артефакты — это нечто другое.
Одни из них — могут вернуть молодость, другие — наслать могущественное проклятие, третьи — дать новую способность, четвертые — излечить от всех болезней и так далее. Но проблема заключается в следующем. Чтобы зарядить артефакт, необходимо ежедневно в течение огромного количества лет вливать в него силу. Иногда на зарядку одного мощного артефакта может уйти около сотни лет.
Во время инициации происходит такой выброс энергии, что хватает на подзарядку нескольких артефактов, опять-таки, все зависит от уровня ведьмы, который определяется на ее десятый год рождения. Эти данные потом вносятся в метрику и базу данных. Наш с Лизой уровень выброса по стобалльной системе отсчета равен восьмидесяти девяти.
Мама рассказывала, что во время ее инициации артефакт тритона не получил должной зарядки не только потому, что уровень выброса был маленький, но и потому, что большая часть силы ушла в артефакт молодости Марианны. Тритон стал мумией, а Марианна даже через столько лет выглядит моей ровесницей.
Наша магия появляется не с рождения. Представьте себе младенца, который может плеваться огнем или превращаться в ящерицу. Жутко? Да, ничего хорошего. Магия для всеобщей безопасности заперта в нас и проявляется только в шесть-семь лет. Не сразу, а постепенно.
В десять лет рост силы останавливается, и у ведьм проводится замер предполагаемого уровня выброса энергии при инициации.
С колдунами все сложнее. Всю свою силу и мощь они получают не во время первого секса, который может случиться и в пятнадцать, и в двадцать лет, а во время консервации.
Обычно это происходит в пятнадцать-семнадцать. Сначала появляются слабость, головокружение, затем озноб, резко поднимается температура
