Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной [litres] - Евгений Юрьевич Лукин

Зависла историческая пауза. И тут (совершенно не к месту!) съёжившийся в кресле Савелий издал нетрезвый смешок. Вероятно, сказались бессонная ночь и непривычка к спиртному. Все с недоумением повернулись к молодому педагогу, но тот явно был не в силах совладать с собой и продолжал хихикать самым неприличным образом.

– Школу… – глумливо подсказал он. – Школу подключить не забудьте…

– Подключим, – холодно заверили его. – Школу, церковь, всё подключим… Вам это кажется смешным?

Но захмелевшему словеснику было уже море по колено.

– Специальный предмет ввести! – вылупив глаза, потребовал он, как на митинге. – Эльфийский изучать наравне с русским! А на уроках труда пусть доспехи клепают, мантии шьют…

Пришельцы были шокированы. Собственно, всё, что излагалось в данный момент Савелием, звучало, на их взгляд, вполне разумно. Другое дело, как это излагалось! Судьбоносная встреча оборачивалась недостойным ёрничеством и шутовством.

– Участие в ролевой игре – священный долг каждого патриота! – Савелий вскочил. В глазах его, устремлённых в грядущее, светились благонамеренность и верность идее. – Научно доказать наше происхождение от эльфов! Перед началом игры – всенепременно исполнение государственного гимна… А Тургенева с Достоевским, – в восторге от собственного остроумия взвизгнул он, – вон из программы! «Властелина Колец» будем наизусть учить…

* * *

Проводив визитёров, Пётр Маркелович возвратился в комнату и, по-толстовски заложив большие пальцы за пояс роскошного своего халата, остановился перед креслом, в котором, скорчившись, оцепенел молодой коллега. В глазах Савелия стыли изумление и ужас. Запоздало протрезвев, он был просто убит непристойностью собственной выходки.

– Извини… – обречённо выдохнул он.

Слегка склонивши голову набок, Пётр Маркелович созерцал выедаемого стыдом юношу. Выражение лица – не поймёшь: то ли ироническое, то ли укоризненное.

– За что? – благостно осведомился наконец мастер игры.

– Я так тебя подвёл…

– Нисколько, – последовал бодрый ответ. – Напротив. Ситуацию отыграл от и до…

– Кто?

– Ты.

Такое чувство, что из прихожей хозяин вернулся в несколько мечтательном настроении.

– Вот это, я понимаю, размах… – изрёк он, вновь располагая мебель в прежнем порядке.

– Ты о чём?.. – проскулил проштрафившийся.

Ответил Пётр Маркелович не сразу. С загадочной улыбкой на устах переложил диванные подушки и полувозлёг.

– Видишь ли, Савелий, – начал он издалека. – Есть у ролевиков такое понятие – включение в игру. Вот, например, играем мы по чему-нибудь этакому… мм… эпически-сказочному… А на полигоне, представь себе, хибарка, а в хибарке живёт бомж…

– В земле была нора, а в ней жил хоббит… – горестно процитировал Савелий.

– Именно. И вот, представь, продирает он ясны глазыньки, вылезает из своей хибары, а вокруг вовсю игра идёт. Бегают какие-то длинноухие хрен знает в чём… Представил?

– Из одной белой горячки – в другую?

– Нет, я не о том! Как на этого бомжа должны реагировать сами ролевики?

– Н-ну… не знаю… А как?

– В идеале они его должны включить в игру. Пусть это в их восприятии будет отшельник, юродивый… святой, чёрт возьми!

– И он согласится?

– А кто его будет спрашивать! Пойми, что бы он ни сделал, что бы ни сказал – всё будет истолковано по игре.

– Мат, например?

– Вполне сойдёт за пророчество на незнакомом языке.

– А жердиной начнёт разгонять?

– Н-ну… значит, обезумел пророк, лучше не подходить, а то проклянёт…

– Так бывает?

– Сплошь и рядом!

Пётр Маркелович поднял за горлышко опустевшую бутылку и, разочарованно крякнув, переставил её на нижнюю полку сервировочного столика. Сходил на кухню, принёс коньяк.

– Странно, – заметил Савелий, предусмотрительно убирая свой бокал. – Меня вот никто включить в игру даже и не пытался… Ну, в мае, когда я по грибы ходил. И Аскольд был вменяем, и татарин этот… из канцелярии…

Пётр Маркелович налил себе коньячку и возлёг снова.

– А сейчас он тебе как показался?

– Кто?

– Татарин! Иван Николаевич. Ну, тот, что сидел молчал… Не узнал, что ли?

– Так это он здесь был?

Потрясённый Савелий уставился в дверной проём, пытаясь мысленно совместить чиновника в строгом светло-сером костюме с облачённым в кожаный панцирь басурманом. Невероятно! Совершенно другой человек.

– Значит, говоришь, даже и не пытались… – с сожалением произнёс Пётр Маркелович. – Зря. Такой им персонаж подвернулся… в твоём лице… Знахарь-чужеземец. Собирает мухоморы, зелье варить собирается…

– А тебе самому битвы организовывать доводилось?

Мастер игры усмехнулся:

– Раньше? То и дело.

– А сейчас?

– Сейчас – скучновато. Ну битва, ну… Айне колонне марширт, цвайне колонне марширт… Да и повторяться надоело. А вот что-нибудь отчинить этакое… небывалое… невероятное…

– С размахом, – подсказал Савелий.

Пётр Маркелович приподнялся на локте и с интересом посмотрел на Савелия.

– Мне чудится или ты в самом деле такой проницательный? – спросил он.

Тот не понял.

– Ну, ясно… – пробормотал Пётр Маркелович. – Значит, чудится… Видишь ли, Савелий, часто бывает так, что включённый в игру бомж (ну, тот, что в хибарке посреди полигона) оказывается в итоге самым ярким, самым достоверным персонажем. И вот посетила меня однажды этакая, знаешь, безумная идея. Что, если учинить игру исключительно с подобными участниками?

– С бомжами?

– И с ними тоже. А заодно с чиновниками, парламентариями, завучами по воспитательной работе… Причём никому из них не говорить о том, что они участники. У нас это называется: игра второго порядка…

– Позволь! – опешил Савелий. – А кто же их будет включать в игру?

– Сами.

– Тогда в чём заключаются обязанности мастера?

– Хороший мастер, на мой взгляд, – назидательно изрёк Пётр Савельевич, – всё тщательнейшим образом подготовит, а вот в процесс почти не вмешивается. Наблюдает и оценивает…

– Иными словами, ты хочешь сказать, – в замешательстве выговорил Савелий, – будто сам затеял всю эту борьбу с ролевыми играми? Спровоцировал Клару… и этого, как его?.. Расуля…

– Нет. Борьбу затеяли без меня. А почему я не могу воспользоваться чужими наработками? Так тоже часто бывает. Скажем, подготовил я игру да и слёг с отитом… попросил провести другого…

Молодой педагог тревожно всматривался в торжественно-серьёзное лицо старшего товарища. Любовь Петра Маркеловича ко всяческим мистификациям, обычно обостряющаяся после третьей-четвёртой рюмки, была хорошо известна Савелию.

– Но твоя-то роль какова?!

– Я же сказал: наблюдать и оценивать…

Да, конечно: май, июнь… Изумительное времечко. Но спросите любого школьного учителя, какой из двенадцати месяцев ему особенно дорог, – и вам ответят без промедления: июль, только июль. Ну, может быть, ещё часть августа. Блаженная пора отдохновения, когда вымываются из памяти пусть не все, но по крайней мере многие кошмары педагогического процесса, включая рыжего зеленоглазого двоечника,