так и не сняв плаща, гость угнездился на барном табурете и совершенно по-хамски обратился к бармену: буквально всем, от Ватерфорда до Лимерика, известно, что стаканы в «Поросенке» чистые вообще всегда.
- Держи свое пиво, дорогой гость. - Наш бармен Ласси, как и треть его коллег на Зеленом Острове, наполовину лепрекон. Росту невысокого, кудрей рыжих, нраву озорного и злобного, но отходчивого. Пива он, конечно, налил, и даже не плюнул в стакан, хотя мог. - Только это эль.
- Х*эль, - продолжил нарываться хам. - Ты мне еще скажи, что это женский эль, потому, что красный!
- Не скажу. - хитро подмигнул Ласси. - Я — не скажу. И без меня есть, кому сказать.
Гость поднял стакан на уровень глаз, и внимательно, на просвет, всмотрелся в содержимое. Сделал он это зря: вся метрическая пинта содержала только эль и ничего, кроме эля, однако жест заметили, оценили и приготовились реагировать. Этакого отношения к повелителю пивного крана завсегдатаи не простили бы, и не простили в этот раз: осталось решить, кому из посетителей больше всех надо, и кто начнет конфликт.
Больше всех было надо, разумеется, мне.
На барную стойку и табурет я, буквально, обрушился: не потому, что был пьян или не стоял на ногах, а по совершенно другой причине. Вы ведь видели, как укладывается крупный пес? Или долго кружится на одном месте, как бы уминая под собой пол, или будто рушится вниз одним слитным движением. Вот так, вторым манером, поступил и я.
Стул выбрал, все же, не соседний с хамоватым гостем, а через один: мокрого плаща никто не отменял, а сушить шерсть намного сложнее и неприятнее, чем протереть полотенцем безволосую кожу.
- Привет, Ласси! - это первый шаг: показать неприятному дяденьке, как надо себя вести. - Мне, как всегда, мяса и стаута.
- Стаута черного и холодного, мяса красного и горячего? - Бармен посмотрел на меня внимательно и весело, чуть скосив взгляд на уткнувшегося в стакан любителя женского эля. Я понятливо кивнул, и Ласси кивнул в ответ.
Пока Ласси наполнял мою миску (да, в этом пабе у меня своя стеклянная миска, две метрические пинты, без обману) хмельным, а с кухни несли стейк в две хуманские ладони толщиной, гость успел допить свой эль и заказать, в столь же хамской манере, второй стакан. Я — в ожидании и чтобы не сбить хулиганский настрой — все это время следил за телевизионными приключениями кожаного икосаэдра, перемещаемого мощными пинками по зеленому полю.
Мокрый плащ допил вторую пинту и потребовал третью: как раз и мне принесли мой заказ.
Знаете, и я, и любой антропокиноид, умеет и есть, и пить (то есть, лакать) очень аккуратно. Тысячелетия жизни бок о бок с другими разумными многому учат, знаете ли, и в нормальной ситуации совместное застолье с такими, как я, никаких неприятностей не сулит. Однако, прямо сейчас обстоятельства требовали, и требуемое получили: я принялся лакать из миски, делая это максимально невоспитанно и неаккуратно. Стаут в разные стороны, конечно, не летел, но неприятные ощущения соседу по барной стойке были гарантированы.
Шаг второй: показать, что конкретно тебе тут не рады и удобства твоего не гарантируют.
Я ожидал, что хам заведется, но не думал, что так быстро: три пинты слабенького эля — доза совсем небольшая, если, конечно, не напиться основательно где-то еще. Провоцируемый дернулся в мою сторону, и мне еще успело подуматься, что он, наверное, просто не любит собак.
- Что-то у вас тут псиной пахнет. - Гость запустил пробный шар, и, уже обращаясь ко мне, добавил: - Не находите?
Я вылез из миски, шумно облизал морду, и поспешил ответить.
- И не говорите! - согласился я. Просто не продохнуть, как воняет. Только не псиной, а духами. Женскими.
- Ты на что намекаешь, песья твоя морда? - резко возмутился хам, забыв уже, видимо, о том, что ему обещал Ласси.
- Да я не намекаю. - немедленно обострил я. - Я прямо говорю, духами от Вас пахнет, девушка.
- Я не девушка! - возмутился Мокрый Плащ.
- Нашла, дура, чем хвастаться, - под все более слышимые смешки выпивох урезонил я. - Это, вообще, Ирландия, тут все католики, распутное поведение не поощряется. Да и пришла ты в паб без мужчины, верно, и вовсе падшая.
Если бы на месте Гостя-Три-Женские-Пинты, очевидного, пусть и гладко выбритого, мужчины, был я — моя правая передняя лапа, сжатая во внушительный кулак, уже летела бы обидчику в нос. Если бы на этом же месте был любой другой завсегдатай «Поросенка», произошло бы то же самое, с поправкой, разве что, на форму конечности. Оскорбляемый поступил иначе: он с силой толкнул мою миску, в которой оставалось еще добрых полпинты отличного стаута.
Миска опрокинулась, содержимое разлилось по стойке и закапало на пол.
Так, видите ли, не положено. Я неоднократно был свидетелем (чего греха таить, и участие принимал сам) того, как вусмерть упившиеся драчуны танцевали между столов, разбивая друг другу носы и подбивая глаза, но не задевая ни напитков, ни еды. Просто потому, что делать этого примерно так же нельзя, как доставать в пьяной драке любое оружие, хоть нож, хоть пистолет, хоть жезл.
Просто потому, что между собой вы можете драться так, как вам вздумается, но бросать на пол еду или проливать (намеренно) напитки — это неуважение к Месту и его Духу. Проявлять неуважение к Духу места, особенно, старого и весьма посещаемого — это надо быть или совершенным безумцем, или не менее совершенным архимагом, каковой, по должности своей и умениям, не боится вообще ничего и никак.
Однако, Уже-Почти-Сухой Плащ сделал то, что сделал, проявил неуважение, и буквально всем своим видом требовал соразмерного наказания.
Прямо посреди зала из воздуха, пивных паров и нечувственного эфира, соткалось бородатое лицо в шлеме без рогов: дух великого кормчего, Манфреда «Полтора Поросенка» Торфинссона, обратился к своему потомку, пусть не по крови, но по духу, сиречь — ко мне. «Вали козла!» - то ли разрешил, то ли приказал мне на староисландском древний дух.
Ну, я и ввалил, ввалил со всей своей звериной ненависти к попирателю устоев, нарушителю обычаев, и, скорее всего, тайному содомиту, предпочитающему женский эль.
Совсем-Уже-Сухого Плаща снесло с высокого барного стула прямо на скобленый дощатый пол. Стало ясно: потехе — быть, и была потеха!
Подраться сокрушаемый, на удивление, был не дурак. Кроме того, за содомита вступились туристы,
