подошёл к умывальнику и плеснул в лицо водой. Ёшки-матрёшки, кто это? Я? На меня из зеркала смотрело осунувшееся лицо. Щёки ввалились, тёмные круги под глазами, кожа приобрела еле заметный зеленоватый оттенок. Бррр! Жуть какая. Ещё пару таких ночей, и меня будет пора укладывать рядом с дядей.
Есть не хотелось, но я заставил себя одеться и спуститься в столовую. Уже на лестнице я вдруг понял: а ведь во мне однозначно течёт оркская кровь. Обычно её незаметно, а сейчас черты обострились и стали явными. Да уж, понятно, почему мне так нравится Танька — зов крови, однако.
Настасья Филипповна охнула, увидев меня, и прижала ладони к щекам. Засуетилась, наливая мне кофий и пододвигая тарелку с блинами.
— Костенька, может, ты хочешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
— Икорочку будешь? Или вареньице?
Я с трудом заставил себя выпить кофий, оторвал кусочек блина и вяло разжевал. Придётся себя заставлять, а то окочурюсь и Танька не поможет.
— Совсем аппетита нету?
— Угу.
— Может, рюмочку наливочки? Очень хорошо помогает, даже не сомневайся.
Не дожидаясь моего согласия, ключница налила в рюмку красной жидкости и пододвинула ко мне.
— Пей.
Видя, как я скривился, она вложила рюмку мне в руку и стала приговаривать.
— Надо, Костенька, надо. За маму, за папу, за матушку-императрицу.
Стало смешно от таких детских уговоров, и я опрокинул в себя рюмку. Горло обожгло, в желудке потеплело, и я нехотя закусил остатком блина.
— Вот молодечик! Теперь ещё одну, — ключница налила вторую и погрозила мне пальцем. — И не кривись, для тебя стараюсь. Икоркой закусывай, пользительная она для болящих.
Минут через двадцать настроение у меня повысилось, а в животе уже не свербило от пустоты.
— Барин! Барин!
В столовую вбежал парень-орк, старший из слуг.
— Цыц! — Настасья Филипповна так на него посмотрела, будто убить собиралась. — Чего орёшь? Не видишь, Константин Платонович кушать изволят.
— Так это, — орк потупился, шаркая ногой, — едут.
— Кто?
— Не знаю, — он развёл руками, — далеко ещё. Трое в коляске, незнакомые.
Я вытер губы салфеткой и встал.
— Костенька, — попыталась меня остановить ключница, — едут и бог с ними, а ты ещё не доел.
— Спасибо, Настасья Филипповна, больше не хочется.
Сказать по правде, внезапный визит заставил меня напрячься. Я никого не звал и не ждал, а нежданный гость хуже степного огра. Вдруг это бастард Шереметева? Или ещё какой «родственничек» дяди, претендующий на наследство.
* * *
Опасения оказались напрасными. В подъехавшей коляске сидели рыжие Добрятниковы. Отец семейства и две дочери — младшая Ксения и старшая, кажется, Александра.
— Дядя Костя! — увидев меня на крыльце, заголосила Ксюшка. — Мы к вам в гости! Это я папу уговорила!
Я помахал ей рукой, а на лице сама собой появилась улыбка. Честное слово, я был рад видеть эту забавную кроху.
Коляска, запряжённая двойкой живых лошадей, остановилась перед крыльцом. Пока Добрятниковы спускались на землю, Настасья Филипповна тихонько спросила у меня:
— Костя, кормить их будем? Или ты сразу выпроводишь?
— Будем.
— Ну и слава богу, — ключница хмыкнула, — а то я уж и забыла, как гостей принимать.
— Дядя Костя!
Ко мне подбежала Ксюшка. Хотела обнять, но увидела Настасью Филипповну и засмущалась. Неумело сделала реверанс и потупилась.
— Здравствуй, Ксения. Рад тебя видеть.
— Ой, я тоже рада! Папа как сказал, что к вам думает ехать, так я за ним всё утро ходила, чтобы не передумал, — затараторила она скороговоркой. — А Сашка не хотела меня брать, хотя это я папу уговаривала. А она говорит, что они по делу, а сама хмурится и всё утро красоту наводила. Не хотела меня брать, но я всё равно поехала, у меня, может быть, к вам тоже дело! Мы даже поругались чуть-чуть, а я села в коляску и сказала, что всё равно к вам поеду.
— Добрый день, Константин Платонович, — к нам подошёл Добрятников и пожал мне руку. — Простите, что без приглашения.
Весь вид помещика излучал здоровье и веселье. На его фоне я выглядел унылым дохляком.
— Ерунда! Заехали по-соседски и правильно сделали.
За широкой спиной Добрятникова маячила его старшая дочь. Как Ксения и сказала — девушка навела красоту, принарядилась и завила рыжие локоны. Не скажу, что стала писаной красавицей, но хорошенькой точно. А вот взгляд у неё был непривычный: одновременно испуганный и решительно-стальной. Неужели хочет меня затащить под венец? Жаль будет её расстраивать, но ничего не выйдет.
— Что-то вы, Константин Платонович, бледно выглядите, ха-ха, — Добрятников по-свойски взял меня за локоть. — На воздухе гуляете? Дохтура очень рекомендуют.
— Пётр Петрович, желаете перекусить с дороги?
— Не откажусь, — помещик хохотнул, — не откажусь. Поездки, знаете ли, навевают аппетит.
— Тогда прошу!
В столовой уже суетились слуги, а Настасья Филипповна мигом взялась опекать Ксюшку. И блины ей, и варенье разное, и плюшки с булочками. Старшая, Александра, сидела молча и кидала на меня напряжённые взгляды больших зелёных глаз. Ой, девочка, не светит тебе ничего, даже не старайся!
Добрятников выпил кофию, но есть не стал. А затем наклонился ко мне:
— Константин Платонович, мы могли бы переговорить? Наедине.
Ёшки-матрёшки, я же говорил ему — не собираюсь жениться. Мне сейчас выжить бы, а не про амурные дела думать.
— Пойдёмте ко мне в кабинет, там будет удобнее.
Оставив Настасью Филипповну хлопотать над девчонками, мы вышли из столовой. Пока поднимались на второй этаж, я подбирал слова для разговора так, чтобы отшить Добрятникова с его дочерью, но не обидеть.
— Прошу, — я указал Добрятникову на кресло и закрыл за ним дверь. — О чём вы хотели поговорить?
— Константин Платонович, — помещик посмотрел на меня испытывающим взглядом, — прошлой ночью вам было очень плохо?
— Не скажу, что хорошо.
— Болит под сердцем? Колет или режущая боль?
Я закашлялся от неожиданности.
— Простите? Откуда вы знаете?
— Вы удивитесь, мой дорогой Константин Платонович, но у меня тоже есть Талант. Крайне слабый, практически бесполезный.
Добрятников грустно улыбнулся, будто вспомнил что-то.
— Зато я очень хорошо чувствую возмущения эфира.
Он подался вперёд, буравя меня взглядом.
— Василий Фёдорович передал вам Талант? Я прав?
Добрятников буравил меня взглядом.
— Это правда? Вы получили Талант дяди?
Я не стал запираться.
— Можно сказать и так.
— Вот! — Пётр Петрович хлопнул себя по колену. — Как я и говорил!
Он вскочил и принялся нервно вышагивать туда-сюда.
— Я говорил! И ни одна собака не верила. Смешные теории, — он будто передразнил кого-то, — смеялись. А я-то прав. Прав!
— Спасибо, что не лев.
— Что? — он остановился и поднял брови.
— Это так, к слову. Пётр Петрович, извольте
