и ничего не ответил.
— Так что делать будем? — спросил Клык, достал телефон, повертел в руках и спрятал.
— А ты зачем пришел? — спросил я. — Тебе ж пофиг, лишь бы платили.
Он поерзал и ответил:
— Я с вами.
— Будешь звонить? — спросил Микроб и вздохнул. — Это твой шанс, мы-то там нафиг не уперлись.
— Ну, позвоню, ну свалю — и что это изменит? Везде ведь одно и то же. Но добавится еще коллектив, новые люди, к которым надо притираться, бороться за свое место под солнцем.
— И это… Тирликас. Может, он уйдет, а? — продолжал искать выход Микроб. — Давайте заявление напишем, что отказываемся играть, пока он наш директор. Забастовку объявим!
Я собрался сказать, что он бээровец и не просто так к нам приставлен, но ощутил, что нельзя, словно невидимая рука горло сжала.
— Он кагэбэшник бывший, от него так просто не избавиться.
— Бывших не бывает, — буркнул Клыков.
— Но они тоже смертны, — мечтательно протянул Микроб.
— Так что — назад? — спросил Клык. — Послушаем, что там Саныч решил.
У всех у нас на четыре голоса пикнули телефоны. Это пришло сообщение от Димидко.
«Парни, возвращайтесь. Обсудим. Он ушел».
Мы переглянулись, и я поднялся, уронив:
— От себя не сбежишь.
Микроб пропел:
— На ржавых латах проступает кровь, дурак высокомерно вздернул бровь. — И встал.
Погосян тоже высказал свое мнение:
— Взяточники не заинтересованы, чтобы мы шумели. Может, не так все и плохо, Саныч ведь тоже не хотел прогибаться, видели, какой он расстроенный? Может, его просто надо поддержать?
— Пошлем всех на хрен! — Микроб припечатал кулак к ладони.
Подумалось, что визитку выкидывать не стоит. Уйду, если станет невыносимо, а пока ведь ничего такого страшного, мы действительно в праве отказаться.
Чего ж меня так раскатало? Поверил в честного бээровца? Увидел в конце тоннеля светлое будущее? Так не смертельное заблуждение. Обидно, да, но — не смертельно. В конце концов, Тирликас мне не отец. Разошлись дорожки — до свидания.
— А что, если Горскому написать? — осенило Микроба, едва он вышел на улицу. — Помните то выступление? Он говорил, что взял футбол под контроль.
— Так и вы говорите, — вспомнил я бородатый анекдот. — Ну, сказал, ну, воздух сотряс, потешил публику. Ты еще не понял — они говорят то, что народ хочет услышать. И ничего не делают.
Микроб надулся, похоже, его вера в Деда Мороза пошатнулась, как и моя. Если бээровцы, цвет нации, — гнилье, значит, и сам Горский не лучше.
На поле мы шли молча.
Из-за забора было видно, как наши отрабатывали пасы, а Димидко натаскивал Васенцова. Петр Казимирович, помощник тренера по прозвищу Древний, дремал на скамейке.
Сан Саныч с таким чувством лупил по мячу, направляя его в ворота, что нас заметил, только когда его окликнул Погосян. Обернулся и как-то сник. Окриком разбудил Древнего и поставил на свое место — на радость Васенцову, который тряс отсушенными руками.
Только подойдя ближе, Димидко увидел мои забинтованные руки, свел брови у переносицы, покачал головой.
— Где это ты так? Хоть без вывихов-переломов?
— Психанул. Фигня, просто кожу стесал.
Мы уселись на зрительские места: Саныч и Клык в нижнем ряду, Я, Микроб, Погосян — в следующем. Помолчали с полминуты, и Саныч сказал:
— Я тут подумал и решил… А не пошло бы оно все на хрен! Деньги он, видите ли, уже получил. Вот пусть себе в жопу их засунет!
Все, кроме меня, пожали друг другу руки, и Димидко ожил, порозовел и отчитался:
— Наши все меня поддерживают. Никто не сомневается. У нас только получаться стало, ребята раскрылись, крылья расправили, даже Синяк запорхал, как будто ему двадцать, а не сорок, можно вполне его на замену ставить… — От волнения дыхание его сбилось, он набрал полную грудь воздуха и выпалил: — У нас ведь в стране народ талантливый, ему только волю дай! Только позволь раскрыться! А с договорняками этими, — он выдал длинное ругательство, — кому ж играть захочется? Это ж не игра, симуляция. Вот так симулировать и привыкают.
— Я ж говорил: как с бабами! — улыбнулся Погосян и вприпрыжку побежал на поле.
Подхватил свободный мяч и повел его, огибая невидимых противников.
— Хорошо идет! — сказал Клыков.
— Талантлив, стервец! — сверкнул глазами Димидко. — Если с левой бить научится, вообще цены ему не будет. — Он посмотрел на меня. — А тебя, значит, уже пытались перекупить?
— Послал, — развел руками я.
— И сколько предлагали?
— В два раза больше, чем здесь. Звали к Тишкову в «Торпедо».
— Ни фига себе, — он посмотрел на меня, словно пришествие увидел. — Крутая команда, шанс выйти в Премьер-лигу у них есть. И почему не пошел?
— Потому что «Титан» — моя команда, где можно построить что-то толковое, а не встраиваться в готовое и не факт что достойное, — усмехнулся я и вслед за всеми побежал на поле.
Разогревшись, мы снова занялись двусторонкой и ненадолго забыли о разговоре с Тирликасом. Непростой ведь разговор предстоит, потому что Лев витаутович, во-первых, наш директор, а во-вторых — одаренный. И хрен знает, какой он финт выкинет. Слишком серьезный противник.
Я вспомнил слова Шуйского об одаренных и самородках, свои мысли о назревающем конфликте поколений. Познакомиться бы с такими же, как я, узнать, что они за люди, и правду ли Шуйский говорил, что они мыслят по-особенному.
А когда пришло время идти в тренерскую, Димидко собрал всех и объявил:
— Тирликас собирает нас в конференц-зале главного корпуса. Что хочет, не сказал.
Мы переглянулись и пошли за Сан Санычем. По пути я перебирал варианты развития событий. Что там, в том зале, есть такого, чего нет здесь? Что Тирликас задумал? Как отбиваться, если он начнет угрожать? Может, записать все на телефон? Я шепнул об этом Клыкову, он показал «класс».
Зал располагался на втором этаже и рассчитывался человек на сто. Мы ввалились всей толпой, и гулкая тишина наполнилась шепотом и шелестом. Тирликас стоял у трибуны с гербом СССР и колдовал с проектором, направленным на огромный экран.
Футболисты расселись в середине зала, на первые сиденья не сел никто, будто бы обозначая, что между нами и Тирликасом — стена, и договориться не получится. Тирликас словно не замечал направленную на него ненависть и выглядел довольным. Он делал вид, что очень занят и не видит, что мы вошли и ждем.
Позади меня и Погосяна уселся Клыков, прошептал:
— Давайте поближе друг к другу, чтобы не было видно, как я снимаю.
Наконец закончив, Тирликас повернул голову в зал и прогремел:
— Здравствуйте еще раз, товарищи.
Мне подумалось, что как-то все
