Оба Дозора выслушали меня молча, а затем оглушили, заговорив все разом. Не пытаясь понять что-либо в этой какофонии, мы с Колькой и Антонином просто ждали, пока они придут к какому-то мнению.
Наконец господин Ли, шеф Ночного Дозора, ответил, что моя просьба будет удовлетворена, и несколько десятков дозорных – направлены на поиски Иных, знающих кого-либо, связанного с нашей «сказкой». А также – на поиски следов в Сумраке, той «ниточки», что один раз уже почувствовала я. Хотя эта часть плана была самой хлипкой. Неведомый художник где-то рядом, но Сумрак всегда поглощает следы быстрее, чем мы успеваем дойти до конца.
Мне было интересно, знали ли сами китайцы про кисть Ма Ляна? Наверное, догадывались, раз намекнули, что исследовательница артефактов может им пригодиться. Догадывались, но догадками не поделились, вот мерзавцы. Или все-таки не додумались? Вспомним ли мы сами русский фольклор, когда подобное случится у нас? Может, и китайцы не вспомнили, а меня позвали по наитию. В конце концов, предвидения никто не отменял, даже у таких слабых магов.
Все, на сегодня дела были окончены.
Ждать, однако, пришлось три дня. И за это время художник успел убить еще одного. Точнее, одну. Женщина, обычная женщина, возвращавшаяся домой через поле. Единственный очевидец утверждал, что ее проглотил дух гигантской змеи, а потом змея взорвалась, выбросив наружу искалеченное тело.
– Разрешите мне поговорить с ним? – спросила я у господина Ли, самолично поведавшего нам эту историю.
– С очевидцем? – уточнил он и почему-то задумался. Наконец кивнул: – Хорошо. Только не думайте, что его нельзя принимать всерьез. Мы проверили, он говорит правду. И вам понадобится переводчик.
Увидев того, кому пришлось столкнуться с сумеречным монстром, я поняла, почему председатель Ночного Дозора счел нужным предупредить меня. Мальчишка. Лет одиннадцати или чуть младше, худенький, типично для китайцев черноволосый и с темной кожей аборигенов острова. Звали его Шао Чан. Немного растерявшись поначалу – ну и как его допрашивать, вдруг станет вспоминать, заплачет, все-таки пережить такое… – я быстро поняла, что волнуюсь зря. Мальчишка сидел на диване в офисе Дозора, болтал ногами, крутил головой во все стороны, рассматривая морские картинки на стенах, и жевал сушеные бананы. Развлекала его молоденькая дозорная, при моем появлении вставшая и легонько поклонившаяся. Вернув поклон, я подсела к мальчику, уставившемуся на странную лаовайку со смесью интереса и ожидания. Китаянка взялась переводить.
О встрече с существом мальчишка поведал взахлеб, но немного отстраненно, будто пересказывал недавно просмотренный фильм, а не сам был участником событий. То ли детская психика и впрямь настолько лабильна, то ли здесь уже поработали дозорные.
– А она такая идет… А он такой как пасть разинет… А она такая: «О-о-ой!» А он такой как нависнет… А она такая как бросится бежать…
– И ты все это сам видел? – осторожно спросила я, когда мальчик закончил. – Где ты стоял? Рядом с полем?
Он кивнул. И тут же взгляд неуловимо изменился, а уголки губ поползли вниз. «Фильм» неожиданно исчез, уступив место чему-то живому, личному. Тому, что осталось внутри, несмотря на беседы с Иными.
– Меня кошка спасла.
Я замерла.
– Что?
– Иначе дух змеи проглотил бы и меня. Я шел там же, по полю, а потом споткнулся. Ну, об кошку. Она холодная была, потерлась об меня, убежала, но сразу вернулась. Я пошел за ней, я кошек люблю, погладить хотел. А она убегала все дальше и дальше, пока мы на краю поля не очутились. И как раз та женщина шла. Кошка посмотрела на меня и попросила – подожди. Ну, то есть не словами попросила. Просто я так подумал. И она опять убежала. А там змеиный дух. Наверное, она к той женщине бежала, тоже спасти хотела, знала про духа, но не успела.
Мальчик поерзал на диване.
– Можно я уже домой пойду? А то меня мама ждет.
– Спасибо, Чан, – тихо сказала я и, не удержавшись, погладила мальчишку по голове.
Раскланявшись с китаянкой, я вышла за дверь. Что ж, все стало яснее. И запуталось еще больше.
Память Шао Чану, конечно, пришлось подправить.
* * *
Вопрос, который меня мучил, задал Антонин. Мы снова сидели внизу, в лобби. На этот раз втроем. Коля преодолел свое отвращение к чеху и теперь участвовал в общем брейнсторме.
– Все укладывается в теорию, – сказала я. – Он рисует в Сумраке и Сумраком. Из-под его кисти выходит монстр, наделенный жаждой энергии. Но монстр сумеречен, поэтому слишком большая порция энергии ему не по зубам, а столько крови – это очень большая порция. И он растворяется. Возвращается в сумеречное ничто.
– На правду, конечно, похоже, – протянул Колаш. – Но зачем он это делает? Что нашему гипотетическому магу дает создание монстров и их последующая кончина?
– Искусство ради искусства, – подал голос Кедрин. – Темным нравится.
– Темным нравится, – подтвердил Антонин. – Но еще больше им бы понравилось, если бы все это имело смысл и приносило пользу. Чем практичнее, тем лучше.
Мы помолчали. Ответа не было.
– И кошка еще, – пробормотала я.
– Какая кошка?
– Сумеречная. Она сидела там, когда все случилось. Почему я про кисть Ма Ляна и вспомнила. Монстра-то у нас времени разглядывать не было, а кошку я рассмотрела. Живая, но именно что нарисованная.
– Ну и что с ней?
– Она… не такая. Когда она об мою коленку обтерлась – совсем как обычная кошка, кстати, – у меня словно легче на душе стало. Было муторно очень, а она коснулась, и я вдруг… не знаю, как объяснить… надежду обрела, что ли. Что все будет хорошо, что мы справимся. Ее будто Светлый маг рисовал. Зачем Темному создавать такое существо?
– Искусство ради искусства, – с ехидством вернул реплику Колаш.
– Хочешь сказать, что кистей две? И вторая болтается у какого-то Светлого раздолбая? – переспросил Кедрин.
Я помотала головой.
– Вряд ли. Слишком сильный артефакт. Слишком. Чтобы таких было два – не верю! Видишь, он может заставлять Сумрак принять любой облик. Не знаю, надолго ли. Возможно, эти создания сами развеиваются через несколько дней. Но… художник не обязательно должен быть один. Инь и ян, помнишь? И одна кисть.
Колька посмотрел на меня, как на придурочную.
– Не может быть, – отчеканил он. – Еще скажи, что они друг другу ею попользоваться дают. Этакие друзья не разлей вода.
– Может, они и есть друзья. Китайцы… у них все возможно.
– Ладно, Светлая, ты как хочешь, а я спать иду, – сказал Темный, вставая с дивана и потягиваясь.
Коля напрягся, очевидно, ожидая напрашивающегося продолжения про «не желаешь ли со мной?», но чех лишь фыркнул и удалился прочь. Действительно спать пошел или по барам шляться? Не важно.
– А сколько наш знакомый здесь находится? – неожиданно спросил напарник.
– В смысле?
– В смысле, когда он сюда прибыл и когда начались эти убийства?
– Его проверяли, – напомнила я. – Нас всех проверяли.
– Ты видела, из кого у них Дозоры состоят. Проверяльщики тоже мне.
– Ну, проверь сам, если хочешь.
– А ты не хочешь?
– Я… – М-да, такое ведь и не скажешь Светлому магу четвертой категории, оперативнику, находящемуся на задании. Но я все-таки сказала: – Я чувствую, что это не он.
– Дора, – произнес Колька тихо, но очень внушительно.
– Все в порядке. Я просто действительно чувствую. Та моя ниточка вела не к нему. Пойдем и мы спать, а?
Маг поднялся, чтобы проводить меня к лифту.
* * *
А на следующий день дозорные привели ее. Чжу Лин – так она представилась. Светлая Иная.
Статная, высокая для китаянки женщина. Все ее лицо и тело было покрыто татуировками – линии, геометрические узоры. Такие я видела в этнодеревне Хайнаня.
Древний обычай… Татуировки наносили на свое тело только женщины, и по линиям можно было «прочитать» всю их жизнь – какое положение они занимают в обществе, сколько было детей, сколько волов в хозяйстве и всякое прочее. Легенда, которую мне рассказали в самый первый приезд, гласила, что императору Китая приглянулась девушка из маленькой хайнаньской деревушки, и он пожелал взять ее к себе в наложницы. Но сердце красавицы принадлежало бедняку, соседскому юноше. И чтобы не достаться нелюбимому, она обезобразила себя татуировкой.
А после революции традиции стали уходить. Теперь подобные тату можно увидеть лишь на старухах. Еще пара десятилетий, и китаянок с татуировками не останется вовсе.
Женщине, стоявшей перед нами, на вид было лет сорок, но на деле… Она раскрылась, разрешая мне посмотреть глубже, и я рухнула, рухнула, как в омут, в ее годы. В ее столетия. Вероятно, я думала о легенде, потому что она вдруг улыбнулась и позволила мне увидеть…
– Так это вы, – прошептала я, совершенно оглушенная зрелищем. – Та девушка из легенды!
