проглядывало темное апрельское небо. Воздух был напоен сладостью подгнивающей хвои. Я бежал, вдыхая его с наслаждением: это был аромат победы.
Куда точно бежать, в сумерках было не видно. Я старался держаться подальше от накатанной досюда дороги, которой мы приехали в тот раз. Где расположена трасса я тоже точно не знал, но это было неважно: впервые в жизни мой потенциал был мне в радость. Мне казалось, что я могу бежать всю ночь и добежать до края мира, где нас никто не найдёт.
Но довольно скоро Ави заёрзала: передвигаться на чьей-то спине, наверное, неудобно.
Поскольку явной погони не было, я остановился, чтобы она немного передохнула.
Опуская её на землю, я задел рукой бедро и вдруг осознал, что на Ави нет белья. Залившись краской, я поспешно отвернулся, умоляя сердце и не только сердце успокоиться. Толи шум крови в ушах мешал, но Ави была тихой, словно не существовала. Так сильно испугалась происходящего, или специально так себя вела – не было важно. Это нам на руку, ведь…
Последнее, что я помню – яркую вспышку от искр, вылетевших у меня из глаз, и резкую боль в затылке. Я потерял сознание, падая на землю.
Очнулся уже здесь.
Произошло что-то ужасное. Наверняка глава точно сделал что-то ужасное с ней: ведь я вроде как в порядке.
На сей раз Ави наверняка пострадала из-за меня. В прошлый раз всё обошлось, не смотря на мою неумелую помощь, но в этот раз точно не обойдется.
Может быть, не стоило ничего делать. Но если бы я продолжал смотреть, ничего не делая, что бы стало со мной тогда?..
Мне нужно добраться до главы, все объяснить ему. Может быть, у меня будет шанс смягчить отношение к Авионике.
Хоть бы она не сильно пострадала!..
Мне нужно добраться до главы, но рядом со мной вдруг встают два дяди в штатском. Они не в форме, но я узнаю их из тысячи, ведь я бегал от них столько времени: это следователи.
Вот оно, моё наказание. Глава сдал меня ментам.
Авионика
Раньше, когда я видела в фильме сцену погони в лесу, не верила, что можно долго так быстро бежать. Зависит от леса, конечно, но все равно будет трава, ямы и горки: запнуться легче легкого. Однако, стоило мне сделать первый шаг в темноту, для меня все было уже решено. Я неслась, не чуя под собой ног, даже не бежала, а прыгала, стараясь очутиться с каждым шагом все дальше и дальше. Мне не мешали ни темнота, ни деревья, ни корни. Я не замечала ни холода, ни босых ног, ни жжения в ладонях от отдачи палкой. Я желала лишь одного: оказаться как можно дальше отсюда.
В фильме убегающего обычно преследуют. За мной никто не бежал, хотя я и не оглядывалась. Инстинкт загоняемого зверя подсказывал мне, что позади никого. Тело было сжато от напряжения и холода, но не страха. И хотя саднило стопы, горло горело, а легкие разрывались в груди, я чувствовала эйфорию. Счастье быть свободной, счастье быть здоровой, счастье легко двигаться, не задумываясь о настоящем, бежать к спасению. Я убегала, не сбавляя темпа, не останавливаясь передохнуть, не оглядываясь – только вперед, вперед.
Обычно в кино в самый неподходящий момент беглец зацепляется ногой за какую-нибудь корягу, или не замечает скрытый в траве обрыв, и живописно падает, чтобы зритель мог ахнуть и получить свою долю адреналина. Я не зацепилась и не упала. Просто справа из темноты на меня вылетел человек. Последнее, что я помню, это рассыпавшаяся оранжевыми искрами боль, вспыхнувшая в моей скуле.
Пришла в себя я в палате. В месте удара онемела левая скула. Затекла спина. Руки, как ни странно, были не связаны. Я попыталась подняться повыше, и вдруг заметила кое-что.
Сначала я не поверила своим глазам, потом не поверила своим ощущениям. Но всё было наяву и ровно так, как я видела.
Внутри стало пусто. Я не разозлилась, не разрыдалась, не закричала. Я, наконец, поняла, с кем имею дело.
Прямо перед моими глазами на том конце кровати над одеялом возвышался только один холмик.
За побег мне отняли стопу.
Ё-на
Со мной многое в жизни происходило.
Меня травили в начальной школе: пинали портфель, плевали на куртку, рвали тетради. Папу считали человеком нетрадиционной ориентации: и одно это предположение наводило страху как на детвору, так и на учителей. Я не понимала, при чём тут я и что конкретно мне нужно сделать, чтоб все прекратить. Понимала лишь, что их страшит неизвестность. Где страх, там и противостояние.
Потом папа женился, и мне казалось, что всё прошло. Как оказалось, такое не забывается: один раз изгой – всегда изгой.
Девочка, с которой я подружилась в средней школе, была «засланным казачком»: выведала мои стыдные секреты и рассказала о них всем. Среди секретов, конечно, было имя мальчика, что мне нравится, и о чём я мечтаю. Мальчик мне нравился тот же, что и всем. А мечтала я стать доктором. Во всём этом не было ничего примечательного, поэтому об этом быстро все забыли. А я вынесла урок – дружбы не бывает.
Внешностью я пошла в отца, а поведением и характером – в бабушку по папиной линии. Мама не любила ни первого, ни вторую, поэтому она практически никак со мной не пересекалась. Я пошла не в маму и была не такой красивой дочерью, которую бы она хотела: поэтому мама меня стеснялась. Мы никуда не ходили вместе, у нас не было ни единого совместного фото. Мы мало говорили, потому что маму раздражали мои рассуждения и лицо. Так я узнала, что всегда есть причина, чтобы быть отвергнутым, и вернулась к уроку номер 1.
Мама же и сдала меня в психушку.
Было много неприятного, но всегда я реагировала одинаково: никак.
Зачем реагировать на то, что не можешь изменить? Просто игнорируй это – и все встанет на свои места. До этого момента все работало как надо.
Со мной происходило очень много плохого, но почему же ты все никак не пройдешь?!
Я не могла просто продолжать тебя игнорировать: ведь ты ставила все новый и новый флаг на принадлежащей мне территории.
Какого хрена?
Уже неделю только и разговоров о том, что глава отослал Камэла так надолго на задание лишь потому, что Камэл потребовал свободы для Крушины.
Шесть месяцев! Он отправил его во внешний мир на шесть месяцев!
Никто еще не покидал
