аута можно быстро вбросить. Туда, за их ворота. Пусть вводят из штрафной ногами. А наши попрессингуют.
Злости не хватает. Уже наши мокрые, пар чуть не из ушей. А те красиво так и спокойно отбиваются. Сколько нам засчитают ударов по воротам? А если не доходит? А если доходит только когда — мимо?
Попинал мяч — мне подкинули. Передал вперед защитникам. Стою на линии штрафной. С той половины не закинут за шиворот, зато я готов стать полевым и снова выбить…
И вот так — вся игра. В итоге ничья, 0:0. И не помогло даже то, что в добавленное время я рванул на угловой в их вратарскую площадку, несмотря на перекосившееся лицо Саныча и его же вздернутый кулак. Врешь, Саныч, победа будет за нами!
Ни фига. Впрочем, уже в автобусе ничуть не расстроенный Димидко сказал:
— Да-а-а, не умеем взламывать — будем учиться. И смотрите, нас уже боятся! Мы уже — угроза! С одной стороны хорошо. Приятно. С другой — как теперь играть? А?
И сел у окна, задумался.
А у нас как-то без шума в этот раз. И подъема внутреннего никакого. Как после рабочей смены на заводе. Ну, отработали, да. План не перевыполнили, рекорд не дали… Как-то скучно, что ли. И — да, а вдруг так и другие команды с нами начнут?
Испытывая приятное волнение, я полез в телефон. Со мной сидел Погосян, не отличавшийся тактом, глянул на экран и ехидно улыбнулся:
— Что она пишет? — Он мечтательно закатил глаза и с завистью воскликнул: — Слушай, какая девушка, да?
— Да, — кивнул я.
— Везет тебе, — вздохнул он.
— Что пишет… — задумчиво проговорил я.
Я сперва прочитал сообщение от Лизы:
«Саша, я не знаю, ничья — это для вас хорошо или плохо. Но ты отлично играл! И все ваши молодцы».
— Пишет, что видит длинный нос, который тянется с соседнего сиденья. Просит его оторвать любопытному варвару.
— Ну и скучный ты! — отмахнулся Погосян.
— Отписался я.
«В гостях всегда сложнее. К тому же „Титан“ начали бояться, но взламывать автобус в чужой штрафной мы пока не научились».
«Увидимся. (поцелуй). Хочу к тебе!» И даже не спросила про «автобус», уже разбирается!
В самолете Клыков, как всегда, позеленел, вцепился в подлокотники и зажмурился, а я приник к окошку. Мне нравилось смотреть, как отдаляется город и дороги превращаются в светящиеся змейки, а многослойные белые облака напоминают кораллы. Но в этот раз самолет просто нырнул в беспроглядную серость, а когда вынырнул из нее, ничего нельзя было разглядеть, потому что ночь.
Вспомнился прикол из прошлой жизнь, что американский истребитель не может набрать максимальную скорость над Латвией ввиду ее малых размеров.
Только задремал — пилот объявляет, что начинается снижение. Я снова прилип к иллюминатору, глядя на гигантскую светящуюся кляксу Москвы.
Потом выгрузка, багажа ни у кого не было, и наша команда устремилась на выход через зал ожидания.
Было полдвенадцатого ночи, но Лизу не испугал поздний час, и она сидела в зале, закинув ногу за ногу. Не замечая остальных титановцев, вскочила, налетела на меня, обняла, я закружил ее. Погосян глазел, распахнув рот и умиляясь, Микроб пытался его увести — дескать это бестактно.
Даже Димидко, которого наши женихания раздражали, кивнул благосклонно, указал на часы и погнал, погнал дальше свою паству, чтобы не мешали.
У нас было полчаса. Я повел девушку в кафе, купил кофе себе и ей, а потом мы, как подростки, целовались и не могли расцепить рук. Хотя почему «как»? Физически я — растущий организм. И, хотя память Звягинцева осталась, восприятие изменилось полностью. Теперь я более вспыльчивый и гневливый, более общительный и легкий на подъем, у меня другой темперамент, и мир мне видится более ярким. И вообще, первая моя жизнь все отдаляется и отдаляется, скоро она перестанет влиять на меня нового.
В автобус я сел последним, приник к стеклу и смотрел, как Лиза, стоящая под фонарем, мне машет. Неудобно получается. Полночь, а она там одна… И еще ей домой ехать через полгорода. Я успокоил себя, что этот вариант реальности более безопасен, ей ничего не угрожает, а экспрессы в аэропорт ходят круглосуточно.
Когда Лиза исчезла из поля зрения, я достал телефон, уверенный, что она написала. Так и есть: на экране мигал конвертик. Вот только было письмо не от Лизы, а от Жеки. Надо же, проснулся!
«Привет, Евгений, сколько зим, сколько лет!»
Вот так всегда, когда у тебя не ладятся дела, никому ты не нужен, а как только все налаживается, сразу появляются знакомые какие-то непонятные, неизвестные родственники, которым что-то от тебя хотят.
Угу. Привет, как дела, что делаешь — дежурные вопросы, на которые отвечают честно только самым близким. Жека не из таких, но мне было интересно, закончится ли беседа так, как я предполагаю.
«Едем из Риги домой. Всухую сыграли с „Целтниексом“».
«Круто! Вы молодцы».
Похоже, пора закидывать удочку.
«А вы нашли команду?».
«Типа да. В Первой лиге. „Торпедо“. Но как сели на скамейку запасных, так ни разу еще не играли. Как ветошь какая-то».
Ну надо же, «Торпедо»! Видимо, после вылета в Первую лигу оттуда начался отток игроков. Как тесен мир! Вот так, вроде бы зарплата выше, и Премьер-лига ближе, но перспективы никакой. Что меня туда пытались заманить вратарем, я промолчал, ответил:
«Зато зарплата шесть тысяч и премии».
«Скамейке премии не положены, — я прямо услышал Жекин недовольный голос. — Жлобская команда».
«А коллектив?»
«Говно. Тренер норм, но че-то невзлюбил меня. Слушай, а Сан Саныч, не знаешь, злится на нас с Игнатом? У вас там какие условия?»
Что ж ты так поздно, дурачок? Заявочное окно уже закрыто.
«Не злится Саныч. Все понимает. Приезжай завтра и сам с ним поговори, об условиях — тоже».
— Предложил я.
Не нужно было видеть его лица, чтобы понять, как он там оживился.
«А с Игнатом можно? А то он вообще не у дел остался».
Что и требовалось доказать. Будут проситься в команду. Все хотят на готовенькое.
«А вот приезжайте и выясните. Я ж даже не капитан команды, чтобы такие решения принимать».
«Ну хотя бы подготовишь его?»
«Приезжайте завтра».
Я улыбнулся, поймал
