против моей воли. Рот открылся в немом крике — боль была такой силы, что я не смог издать и звука.
Комната поплыла перед глазами, закрутились радужные вихри, все пошло пятнами.
А затем я ослеп.
Молочно-белый свет, густой и плотный. Кажется, вокруг меня нет ничего, кроме этого невыносимо яркого света.
Я не слышу. Не вижу. Не ощущаю себя. Все органы чувств отказали разом.
— Род, прими дух. Тело, подчинись. Память, в разум отпрыска вернись.
Я шумно вздохнул и вытаращил глаза.
— Ыыых! Пап… Прекрати!
— Терпи, сын. Так нужно. Ради всех нас.
Мама лежит в постели. Бледная, кожа как воск. Смотрит в потолок, но глаза у нее пустые, словно она ничего не видит.
Я рвусь к ней, зову, но чьи-то сильные руки обхватывают меня за пояс и не дают подойти.
— Тише-тише, Михаил Николаевич, — пытается успокоить мужской голос. — Отмучилась наша Аннушка Петровна. Отмучилась…
В этом мире мама умерла. Мне было десять. А удерживал меня тот самый старший охранник, который утешал Олю. Он тогда еще не поседел. Виктор Павлович, так его звали.
Образ за образом воспоминания прежнего владельца этого тела врывались в мое сознание. Время тянулось бесконечно длинной вспышкой. Я не мог сопротивляться этим воспоминаниям и принимал их. Но боялся лишь одного — что они сотрут все то, что я помнил о своей настоящей семье, о своем прошлом… Не знаю, кем был Миша Соколов в этом мире, но я не хотел становиться им. Я хочу остаться собой!
И останусь.
Кирпичик за кирпичиком я неосознанно выстраивал стену вокруг моих собственных воспоминаний. Сохраню, сберегу. Все это пригодится. Не знаю, как мне это удалось, но сила внутри меня откликнулась и встала на защиту памяти.
А затем пришло новое видение.
Серый автомобиль с военными номерами медленно катится по аллее и останавливается возле парадного входа в наш дом. Поздняя осень, небо свинцовое. Листва опала. Из-за дождя я не могу как следует разглядеть машину гостей. Вижу только, что это универсал, и внутри что-то большое, накрытое темной тканью.
Распахиваются двери парадного входа. Отец сбегает по ступенькам, бабушка и Оля остаются в дверях. Я иду следом за папой и не могу отделаться от чувства, что случилось страшное.
Из автомобиля выходит человек в форме. Уродливый шрам пересекает его лицо от правого виска до подбородка. Страшная рожа. Но я узнаю его — он несколько раз обедал у нас дома. Петька о нем много рассказывал, хвалил. Фамилия у него еще такая безобидная и совсем не вяжется с внешностью — Куропаткин. Кажется, подполковник. Петька служил под его началом.
— Демьян Андреевич? — удивляется отец. — Какими судьбами?
Куропаткин наклоняется к отцу и что-то шепчет ему на ухо. Папа меняется в лице, бледнеет — военному даже приходится придержать его под локоть. Я разбираю только отдельные слова.
— В Дакии… при исполнении… Орден посмертно…
Нет! Только не это!
Я подбегаю ближе, трясу Купопаткина за рукав.
— Где Петька? Где он?
Подполковник кладет руку мне на плечо.
— Прости, сынок. Не уберегли мы твоего брата. И бог не уберег…
Земля уходит из-под ног. Петька — умер? Нет, он же самый сильный! В Алексеевском служил, а туда берут только лучших. Пусть рангом Благодати он не вышел, но ведь подковы голыми руками разгибал! Нет, не мог он… Не мог…
Меня накрыло такой волной тоски, что, казалось, сердце было готово разорваться.
Что здесь брат погиб при исполнении, что в моем мире. На чужой земле, непонятно, за что.
Но здесь у меня хотя бы осталась Оля…
И ради нее я должен стать лучшим вместо Петьки.
Образы сменились ярким светом, но спустя миг и он стал бледнеть. Боль притупилась, теперь я наконец-то смог вздохнуть. Отец все еще держал руки на моей голове.
— Прости, Миша, — прошептал он. — Но без этого ты не выживешь.
Он убрал руки и отступил на шаг. Я покачнулся, а затем меня вывернуло наизнанку. Прямо на драгоценный паркет.
— Извини, пап…
— Ничего. Вспомнил?
— Кое-что.
— Это хорошо. Память будет приходить постепенно. В первые дни постарайся спать побольше — во сне все разложится по полочкам. Со временем ты сможешь пользоваться всеми воспоминаниями своего предшественника.
Я поднял глаза на отца и поднялся, опираясь на исцарапанный осколками стол. Меня все еще жутко мутило.
— Так ты поэтому призвал мой дух? Потому что Петька погиб?
— Да. Теперь тебе суждено стать главой семьи после меня. Мы и так были в бедственном положении, но с гибелью Петра все стало еще хуже.
— А давно он…
— Три дня назад привезли гроб. Послезавтра похороны.
Я молча кивнул. Ну что же, придется заново пережить один из худших дней в моей жизни. По крайней мере я знаю, к чему готовиться.
— Пап… Если я сделаю все, что вы хотите… Допустим, верну Осколок. Я смогу вернуться обратно в свой мир? Не знаю, как, но может есть варианты?
Отец взглянул на меня со смесью печали и сочувствия.
— Призыв духа — дорога в один конец. Отправить душу обратно невозможно. Честно говоря, никто из нас не предполагал, что мы и этот трюк провернем…
Я стиснул зубы и снова посмотрел на себя в зеркало.
— Значит, я с вами до самой смерти.
— Верно. Но я очень хочу, чтобы ты стал тем сыном, которого заслуживает наша семья. У меня на тебя большие надежды, Михаил. Отныне от тебя очень многое зависит. Ты согласен нам помочь?
Я молча кивнул. Мозги и так кипели от увиденного, часть меня все еще держалась за мысль о страшном сне. Но в глубине души я знал, что отныне это моя реальность. Теперь это мой мир.
И, кажется, в этом мире я нужен своей семье даже больше, чем в собственном.
В дверь настойчиво забарабанили.
— Именем его императорского величества! — донесся низкий суровый голос. — Приказываю открыть!
Мы с отцом переглянулись.
— Началось, Миша. Что бы ни случилось дальше, никому не рассказывай, кто ты и как здесь оказался. Пугать эти черти умеют, но будь тверже. В конце концов ты — Соколов, потомок героя Константинополя.
— А если они все же узнают? — шепнул я.
Отец печально улыбнулся, и я увидел, что здесь он был немного старше, чем в моем мире. Я нутром почувствовал напряжение, усталость и ответственность, что на нем лежали. Глава семьи, настоящий патриарх. И он мне нравился. Словно сейчас я всетретил отца, о котором всегда мечтал.
— Убьют и тебя, и меня, — спокойно ответил папа. — И тогда графскому роду Соколовых точно конец. Ритуал, который я
