был зол на весь мир. Не подраться было нельзя, подхватила девочка, – он угрожал скормить собакам их всех, а заодно и Фаю, которую назвал… а это и повторять не стоит, торопливо добавил другой мальчик, покосившись на Матвея. Тот одобрительно кивнул.
Фая устало прикрыла глаза. В прошлом году Марфа отказалась обсуждать помолвку с этим самым рыбаком, памятуя старую обиду, и тот пустил слух, что Фая была ведьмой. Лишь когда в ночь Ивана Купалы она перепрыгнула через священный костер и осталась невредима, люди окончательно поверили, что в нем говорит оскорбленная гордость. К его проклятиям в ее адрес давно уже привыкли.
И мальчики, и девочки тем временем благодарили Матвея, восхищаясь его ростом, силой и храбростью. Сразу несколько рук обняли его за ноги, кто-то уговаривал котенка лизнуть его руку, и Фая, к своему изумлению, заметила, что щеки юноши порозовели. Мускулы у него были что камень, а вот сердце оказалось нежным.
– Пальцами пошевелить можешь? Выглядит скверно, – нахмурилась она, указывая на глубокие царапины на его руках. – Это сделал он или собаки?
Имя рыбака вслух она произносить не желала. Матвей согнул и разогнул пальцы, даже не поморщившись от боли.
– Он и драться-то не умеет. Собаки только пару раз прикусили. – Он пожал плечами, не желая пугать стоявших рядом детей. – А вот они, – кивок в сторону котят, – явно не собирались сдаваться без боя. Чую, через пару лет можно будет брать их на медвежью охоту.
Дети довольно захихикали. Фая покачала головой, пряча улыбку.
– Беды бы тебе не было после такого боя. Соседка говорила, кошка так оцарапать может, что рука опухнет, будто дубина. Пойдем-ка, коли мастерство свое потерять не хочешь.
Оставив детей спорить, кто уложит котят спать в колыбель, Фая подвела Матвея к бочке с едва теплой дождевой водой. Набрала в ведро и помогла ему смыть с рук кровь. Затем, поколебавшись мгновение, предложила мазь, которой бабушка лечила ее царапины. В конце концов, не гонять же Матвея на другой конец деревни к знахарю, который мог и уйти по своим делам.
Матвей последовал за ней в избу, сгорбившись, чтобы не задеть головой низкий потолок. Когда он сел за стол, подставив ей руки, горница стала казаться Фае еще меньше, но его присутствие не было подавляющим и не вызвало у нее тревоги. Пару лет назад они с Марфой наконец-то раздобыли бычий пузырь, чтобы натянуть на окна, но света в хижине все равно было мало. Она зажгла лучину и принесла горшочек с мазью, а затем села рядом с Матвеем.
– Я дам тебе немного с собой. Наноси на рассвете и на закате, и скоро боль должна исчезнуть, – сообщила она, осматривая побагровевшую кожу на его костяшках и царапины повыше запястья. – А пока побереги себя от драк. Я знаю того рыбака, он от тебя не отступит.
– Не тревожься, Фаина, – отозвался Матвей, помедлив перед тем, как произнести ее имя, словно собираясь с духом. Затем его голос посуровел: – Он отступит, если не захочет, чтобы его поганый язык скормили его же собакам. И знай, что ты больше не услышишь от него ни одного грубого слова.
Фая почувствовала, как к щекам приливает жар. Никто никогда не дрался, чтобы защитить ее честь; в детстве она и сама могла пустить в ход кулаки и метлу, если кто-то говорил плохо об их с Марфой жилище. Совладав с волнением, она ответила, на мгновение подняв взгляд:
– Спасибо.
Ее мозолистые пальцы снова коснулись его рук, мягко втирая мазь. Матвей тихо вздохнул, не сводя глаз с ее сосредоточенного лица. Не так он представлял себе их первый разговор наедине. А думал он о нем уже несколько дней – с того раннего утра, когда увидел Фаю на лесной поляне.
Она собирала цветы, двигаясь в солнечном свете, будто танцуя под слышимую ей одной мелодию. Движения ее были легкими и тихими, стан – гибким, и на какой-то миг ему показалось, что перед ним не просто деревенская девушка, но сам дух лета – необыкновенная красавица, чья улыбка озаряла все вокруг. Конечно, он много раз проходил мимо маленькой избы, видел подопечную сварливой Марфы в поле и у реки, но как так вышло, что лишь сейчас он по-настоящему разглядел ее?
Матвей успел сделать крохотный шаг в сторону поляны, прежде чем царивший вокруг покой нарушил тонкий птичий щебет. Внутри него что-то как будто оборвалось: на память пришли старые насмешки его братьев, снисходительные взгляды на праздниках и смех. Он ушел, так и не обнаружив себя, но с того дня Фая не покидала его мыслей.
Не составило труда узнать, что у нее не было ни мужей, ни жениха или поклонников, и тогда в его сердце появилась надежда. Сейчас мягкие прикосновения и румянец на щеках девушки укрепили его уверенность. Он позволил себе любоваться ее тонкими чертами, не обращая внимания на жжение мази, и, когда она закончила и потянулась за полотенцем, спросил, не сдержав себя:
– Как мне отблагодарить тебя, красавица?
Фая застыла, не привыкнув слышать такое обращение в свой адрес, сказанное искренне. Веснушек у нее было не так уж и много, но забыть о них ей не позволяли с самого детства.
Матвей тем временем ожидал ответа, склонив голову набок. Улыбка у него была добрая, под стать взгляду, и он смотрел на нее несколько долгих мгновений.
– Ничего не надо, – отмахнулась Фая, снова смущаясь. Она и без того позволила себе не спешить, когда наносила мазь и шептала молитвы, призывающие скорее исцелить Матвея и простить ему все прегрешения – если таковые были. Оказывается, прикасаться к чужим рукам могло быть очень приятно. – Это я должна благодарить тебя.
– Чепуха – я сделал то, что было правильно. – Он оглянулся по сторонам, рассматривая маленькую горницу. – Позволь хоть дров наколоть. Или принести воды.
– Дров я наколола достаточно, да и воды у нас хватает, – ответила Фая, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Она давно не говорила наедине с мужчиной, но так, как Матвей, на нее определенно не действовал никто. Под кожей как будто вспыхнул огонь, а в горле вдруг пересохло. Она взяла кувшин и выпила немного воды.
– Тогда прошу, прими вот это. – Матвей осторожно вытащил из сумы на поясе маленького деревянного конька и поставил на стол. – Пусть он защищает тебя от всех бед.
Фая взяла его обеими руками, рассматривая аккуратные ушки и вырезанные по бокам цветочные узоры. Таких оберегов она еще не видела.
– Это что, сереборинник?
– Да. На самом деле, – признался Матвей, – меня вдохновляют цветы, что ты посадила под окнами.
– Ты
