касаются, — распадается в труху. Охренеть… Мерзкие щупальца живут своей жизнью, но цель у них одна: добраться до меня и сожрать. Они осторожно огибают своего хозяина, тянутся ко мне…
Директор лениво машет лапищей, и огненная струя врезается в массивную дверь, расплавляя ручку и петли. Похоже, говнюк отрезает мне пути отступления.
— Что ты сделаешь, абитуриент? Покажи мне — или превратишься в коровью какашку. Я не шучу.
И ведь правда убьёт!
— Директор, у вас что-то не так с головой… — ухмыляюсь я.
— Кто бы говорил, хе-хе. Это же ты аноним, получивший недавно рубиновое кольцо? Я знаю, кто ты такой, Римус Галлен. Что ты забыл в нашей академии? Вот уже пятьдесят лет я директор в этой школе и давно научился различать… проблемные элементы. Если ты не покажешь мне, как лишил руки Серую Гриву… Ой…
Директор не успевает даже моргнуть, как я уже стою прямо перед ним. Точнее, под ним. Щупальце резко реагирует, устремляется на меня и…
Я снова пропадаю, а щупальце по инерции летит ему в ногу, но тут же исчезает.
— Фух, чуть ноги не лишился, — выдыхает директор. — А ты хорош, умеешь анализировать. Ну да, с этим энтропийным плетением не всё так просто… Как и со всей энтропией в целом. Не люблю её… Но… принимаю, как часть нашего мира. Без предрассудков. Намёк понял, хе-хе?
— Вроде понял. — Я уже стою за его спиной, скрестив руки на груди.
Директор резко оборачивается:
— Ух, какой шустрый! Не соврали. Точно, седьмая или даже восьмая ступень воинского искусства. Вот только я не чувствую в тебе воина, абитуриент. Единственным мастером воинских искусств такого уровня был огр из Гурум-Хупа, и он погиб при испытаниях травами на восьмую ступень. Огр! От передозировки зельями! Просто сгнил как кабачок на солнышке! А ведь говорят, что огры неуязвимы к ядам. О… а… ну да… Давай заканчивать. Элементализм. Седьмая ступень. «Пекло из…»
Не дослушиваю, откуда там пекло. Как минимум из самой страшной жопы, и я его не переживу ни при каких обстоятельствах.
Призываю катализатор, и на пальце появляется грубый перстень. Я всё-таки нашел ювелира, который сделал мне из черепка ювелирное украшение, пусть и огромное, как у цыгана.
Нацеливаю руку на директора. В ускоренном времени разрывной болт чуть не прибил Альдавира и Серую Гриву. А значит…
— Достаточно, — басит директор.
Поздно. Болт уже летит в его сторону.
Моргаю.
Я сижу на стуле перед директором. Он выглядит как обычный карлик. Разрухи вокруг нет. Жаба в банке никуда не пропала.
Моргаю опять. Второй раз. Третий…
— Это называется псионика, абитуриент. Шестая ступень. Плетение «Иллюзорный Мир».
— Вообще-то, я уже студент. — Откидываюсь на стуле. — Понятно, почему в первые дни обучения вы запрещаете приносить с собой сильные артефакты.
Если бы у меня был антипсихотический шарик Тиины, то я бы так легко не попался.
— Ага. Именно потому, что иногда в академию хотят поступить такие, — директор перестаёт улыбаться, — страшные монстры, как ты. В иллюзорном мире ты сделал то, что сделал бы в действительности. Должен сказать… ой…
Ухо директора отваливается, но он ловко его ловит и присобачивает обратно.
— Задел ты меня. Немного.
Вздёргиваю бровь.
— Так иллюзорный мир всё-таки не такой уж и иллюзорный?
— Большинство плетений такого уровня опасны. Так вот, сейчас покажу магию света.
Ухо и правда «наклеивается» само по себе, но… почти сразу отваливается. Директор хихикает.
— Правда, всего лишь первая ступень. Надо бы обратиться к профессору Кикимону. Не хочу остаться без уха. Но сначала… Не мог бы ты призвать ту штучку? Колечко вроде бы. Очень интересный артефакт. Можно посмотреть? — Глаза директора загораются любопытством. — Обещаю не ругаться, даже если это проклятый артефакт.
Вот ведь я попал.
— Откажусь.
— Ну пожалуйста-а-а-а… А я расскажу тебе про жабу всё, что знаю. Она опасная, ух какая.
— Нет. Нормальная жаба…
— Спасу тебе жизнь.
— Странное заявление. В каком смысле спасёте?
— Сначала колечко. Потом объяснение. Я лично написал на тебя отзыв. Неужели ты думаешь, что после этого я сдам тебя инквизиции?
— Ага, думаю…
— Зря-а-а… В Аббатстве не дураки, Римус. Энтропия и проклятые артефакты — могущественны и опасны. Народу-то мы говорим, что это грех и что сожжём на костре за любые связи с некромантией, но… хи-хи… Сами не особо придерживаемся собственных правил. Закрытая кафедра серафимов — тому доказательство.
Директор встаёт из-за стола, напяливает на себя колпак, подходит ко мне и… падает на колени, уткнувшись носом в пол. Я аж вскакиваю. Псих чёртов!
— Римус, умоляю! Дай посмотреть! — Он бьётся лбом о пол под весёлый звон колокольчиков.
— Вы… э-э-э… как-то это неправильно, директор.
Бам, бам, бам, бам!
— Буду бить себя, пока не покажешь кольцо! Моя смерть на твоей совести!
И ведь колотится так, что аж кабинет трясётся. Силищи в этом хрупком тельце намного больше, чем кажется.
— Ладно, ладно, но у меня условие!
Директор замирает, поднимает голову. На лбу шишак размером с картоху.
— Проси что хочешь!
— Прямо что захочу?
— Всё, что захочешь! Кроме… хи-хи… власти, денег и чьей-то жизни. В любых проявлениях.
— Вы же энтропист, верно?
— Это страшная тайна!
— Ага, очень страшная.
Ненадолго задумываюсь. Стоит ли оно того? В целом последствия непредсказуемые, так что рискну.
Осторожно подбираю слова:
— Я слышал про одно плетение пятой ступени… Мне рассказывал один… знакомый. Вроде бы называется «Узы кровавой правды»… Только серафимы могут его использовать… Псионика плюс энтропия.
— О, какие познания. — Директор наконец встаёт, оттряхивается, щупает шишак. — Есть такое плетение, да.
Ага. А ещё Альдавир говорил, что все серафимы-выпускники в академии обязаны произнести клятву на этом плетении. Что-то вроде верности Аббатству. Нарушив клятву — погибаешь.
— Согласен! — Глаза директора горят фанатизмом. — Проведём обряд прямо сейчас!
— Серьёзно?
— А что такого, хи-хи… На мне столько клятв, что я веду специальные записи, кому что обещал, чтобы случайно не сболтнуть лишнего.
— Мне говорили, что это крайняя мера…
— А кто говорил? Тот, кто не умеет держать язык за зубами.
* * *
Обряд оказывается именно таким, каким мне его описывал Альдавир, хотя даже он не мог его использовать. По его словам, в академии подобное практикуется часто, но лишь несколько профессоров, включая директора, знают это плетение.
Запитанная эфиром кровь сначала смешивается с кровью того, с кем заключаешь сделку, а потом эту гадость надо разделить по-братски и выпить.
Директор вдобавок что-то чертил на полу и бубнил под нос. Но, судя по ощущениям, — заклинание правильное. Клятву произнёс только он, и довольно простую: мол, обязуюсь никому и ничего не рассказывать об артефакте, который увижу. Но я добавил условие, что директор не использует никаких хитростей, чтобы передать информацию об артефакте третьим лицам. Например, кто-то сейчас нас подслушивает и он об этом знает. Или ведётся какая-нибудь магическая запись разговора, которую можно передать другим. А, и ещё я заставил его пообещать, что никакими методами он не будет пробовать отнять у меня кольцо. Тут директор как-то совсем приуныл, но фанатичное любопытство выиграло, и он согласился. Ох непростой этот карлик, блин.
Когда плетение начинает работать, мы оба знаем, что случится, если он проболтается. Поразительно. А я думал, что безумнее Кости никого не встречу. Вот так вот просто разбрасываться такими заклятиями… Мало кто прибегает к таким мерам.
— Ну! — трёт ладошки директор. — Показывай! Ух, лет десять не был так взволнован!
Итак, очередной хрен будет знать о катализаторе. Да ещё и такой большой хрен. Но зато у директора не будет возникать вопросов по ходу моего пребывания в академии. А они бы точно возникали.
Я призываю перстень, со вздохом кладу в подставленную дрожащую ручонку. Но его глаза округляются, и перстень проскальзывает между директорскими пальцами, так и не коснувшись ладошки. Падает на пол.
— Убирваби маби швапс! — Директор хватается за шляпу. — Гомно вами!
Подбираю перстень и киваю:
— Не понял, что вы сказали, но согласен: это то ещё «гомно».
«Мастер, я вообще-то слышу».
«О, привет. Тут это… фигня случилась».
«Это не фигня, а ваш образ жизни, мастер. Что может быть гениальнее, чем показать анклав директору Святой Академии? Я бы вам похлопал, если бы мог. Хорошо, хоть додумались до кровавой клятвы. Хотя я в своё время легко разрушал эти плетения.
