Я позвонил в нужный звонок. Тишина.
После третьего звонка дверь распахнулась, и на крыльцо выплыла пышная дама в шляпке, ведущая на поводке белого пуделя.
Пудель, увидев меня, пронзительно затявкал. Голубые бантики на его кудряшках отчаянно затряслись.
Дама подхватила пуделя на руки. Меня смерила неодобрительным взглядом и открыла было рот — вероятно, чтобы высказать всё, что она думает о дурно воспитанных молодых людях, пугающих приличных собачек.
Но в следующий момент случилось то, к чему я уже начал привыкать: дама меня узнала.
— О, — пробормотала она. — Господин Барятинский!.. Здравствуйте! Да замолчи же ты! — это уже не мне, а пуделю. Тот, как ни странно, заткнулся. — Могу узнать, что привело ваше сиятельство в нашу скромную обитель?
Дама попыталась состроить мне глазки. Лицо её наполовину закрывала шляпка, наполовину — голубые бантики, и выглядело это по-идиотски. Я приложил все усилия к тому, чтобы ответить серьёзно.
— Здравствуйте. Я пришёл к госпоже Ивановой.
— К госпоже Ивановой? — дама удивилась. — Но почему — сюда?
— А разве это — не правильный адрес?
— Да адрес-то правильный. Но… — Дама зачем-то оглянулась по сторонам и понизила голос. — Но разве вы не слышали?
— Что именно?
— Госпожа Иванова… Она находится не здесь.
— А где?
Дама потупила взор.
— Ах, это такой деликатный вопрос… Не уверена, что я вправе обсуждать подобные вещи с почти не знакомым человеком. Да к тому же — с мужчиной…
— Понял, — сказал я. — Что ж, извините за беспокойство. Спрошу у кого-нибудь ещё, — и развернулся, сделав вид, что собираюсь уходить.
— Постойте! — Дама мгновенно изменила решение.
Пожалуй, самое страшное, что может произойти с представительницей этой породы — сплетню, о которой некий незнакомец почему-то до сих пор не слышал, поведает первой не она.
— Не желаете пройтись со мной по набережной? — предложила дама. — Тоби так любит прогулки! А мы с вами, ваше сиятельство, не торопясь обо всем поговорили бы.
«… и каждый встречный-поперечный увидел бы, что я прогуливаюсь с самим князем Барятинским! Все подруги просто умерли бы от зависти!»
— Извините за то, что не приглашаю к себе, — конфузливо продолжила дама. — Визит молодого мужчины к одинокой женщине — сами понимаете… Приличия…
И так посмотрела мне в глаза, что я мгновенно понял: стоит мне сказать буквально одно слово — забудет и о приличиях, и вообще обо всем на свете.
— Подъезд — сквозной? — спросил я.
— Д-да, — удивилась дама.
— Идёмте. — Я открыл перед ней дверь.
Дама обалдело пискнула, но вопросов не задавала. Прошла внутрь. Я — за ней.
— Где вы живёте?
— Во втором этаже, — покраснев, пролепетала она. И, будто зачарованная, направилась к лестнице.
— Прекрасный выбор, — похвалил я. — Второй этаж — очень удобно.
Прошёл подъезд насквозь и вышел с другой стороны, в глухой двор-колодец. Придержал дверь — для дамы. Она, уже начав подниматься на второй этаж, остановилась. Озадаченно промямлила:
— Ваше сиятельство?..
— Прошу вас, — позвал я.
Дама подошла ко мне. Шагнула за порог и окинула обалдевшим взглядом заднее крыльцо — присыпанное древесным мусором и засиженное голубями. Непохоже, чтобы ей часто доводилось тут бывать.
— Люблю необычную обстановку, — объяснил я, — возбуждает.
Сам быстро оглядел двор и убедился, что прав: ни подглядывать за нами, ни подслушивать разговор здесь некому. Это возле парадного мы торчали на виду у всей улицы. Здесь — куда спокойнее. Учитывая тот нездоровый интерес, что уделяется в последнее время моей нескромной персоне, светить знакомство со мной — небезопасно в первую очередь для собеседника.
— Расскажите, что случилось с госпожой Ивановой, — сказал даме я.
— О… — Дама определенно рассчитывала на интерес другого рода. Но тяга посплетничать победила разочарование. Дама понизила голос: — Вы слышали о том несчастье, которое случилось с её сыном?
— Нет. — Я действительно не интересовался, каким образом это событие Витман разрешил осветить газетной хронике.
— Ах, это такой кошмар! Бедный мальчик в рождественскую ночь катался на автомобиле по улицам и не справился с управлением. Его автомобиль занесло на обледенелой дороге, он перелетел через ограждение и упал в канал. Помощь прибыла слишком поздно, спасти бедняжку не удалось.
Что ж, чего-то в этом духе и следовало ожидать. Причастность Рабиндраната к заговору против императора похоронили в недрах тайной канцелярии. Как по мне — так правильно сделали.
— Какой ужас, — равнодушно сказал я.
Дама закатила глаза.
— Ах, и не говорите! Это было ужасно. Мальчик и прежде увлекался быстрой ездой. Я не раз говорила Эмилии Генриховне, что подобное лихачество не доведёт его до добра! Но — мать есть мать. Она обожала единственного сына, буквально молилась на него. Потакала любым капризам — в том числе и таким самоубийственным. Следовало ожидать, что добром это не закончится. — Дама осуждающе поджала губы.
— Так, а сама Эмилия Генриховна? — поторопил я. — Верно ли понимаю, что она здесь больше не живёт?
— Совершенно верно. — Дама печально опустила глаза. — Смерть единственного сына стала для бедняжки огромным потрясением. Она и прежде-то была… Как бы это сказать… Ну, вы, должно быть, слышали?
— Не слышал.
— Удивительно, право. — Глаза дамы довольно сверкнули: она знала что-то такое, о чем не знал сам князь Барятинский. — В свете давно об этом поговаривают. Бедняжка Эмилия Генриховна… Она не первый год витает в облаках собственных фантазий — если вы понимаете, о чём я…
Я нетерпеливым кивком подтвердил, что понимаю.
— А смерть сына окончательно подорвала её здоровье. — Дама вздохнула.
— Так она — в больнице, что ли? — спросил я. — В какой?
— В больнице? — переспросила дама. — Ну… В каком-то смысле — да.
— Вы можете говорить конкретно? — не сдержался я. — Где находится госпожа Иванова?
Дама обиженно поджала губы.
— Что ж, если угодно… Она — в скорбном доме, господин Барятинский.
Я не сразу сообразил, что означает это словосочетание. Переспросил:
— В скорбном доме?
— Том, что на Мойке, — пояснила дама. Так многозначительно, словно адрес должен был сказать мне сразу обо всем. — Неужто не слышали?
— Слышал. — Я решил, что вопросов достаточно. — Благодарю.
* * *
Сев в машину, первым делом поспешил убраться от дома госпожи Ивановой. Слежки за мной нет — уж это враз срисовал бы, — но лучше поберечься, мало ли что. В городе я ориентировался неплохо, направление выбрал так, чтобы побыстрее оказаться на Мойке. А у ближайшей телефонной будки остановился.
Принялся листать толстенный телефонный справочник, лежащий на специальной подставке. Страницы были истрепаны, но целы — все до одной. Вырывать их, дабы использовать не по прямому назначению, в этом благословенном мире не приходило в голову, очевидно, никому — даже распоследним отбросам общества.
Больницы… Я вёл пальцем по перечню, обращая внимание на адреса. Услышав о «скорбном доме», прежде всего подумал о местном аналоге того, что в моём мире
